Улица Светлячков

За день она успела начать и бросить, не закончив, несколько домашних дел. Ее внимание приковывали новости по телевизору, она просидела на диване в гостиной больше двух часов.

Мара стояла рядом, у журнального столика, ухватившись за край столешницы своими пухлыми розовыми ручонками, раскачиваясь, точно собиралась станцевать брейк-данс, и разговаривая неизвестно с кем на своем младенческом языке. Устав стоять, она плюхнулась на упакованную в подгузник попку и тут же поползла прочь от дивана.

– Чтобы мамочка тебя видела, – машинально бросила Кейт. На экране мелькали кадры с горящими нефтяными вышками, в воздухе над ними висело густое черное облако дыма.

Мара, успевшая уползти на другой конец комнаты, обнаружила что-то интересное. Это было ясно по внезапно наступившей тишине. Кейт вскочила с дивана и подошла к креслу у камина.

Креслу Джонни.

«Не думай об этом», – убеждала она себя. Скоро он вернется, снова будет сидеть в этом кресле по вечерам, читать свои газеты.

Она наклонилась, взяла Мару на руки, а та, уставив на нее внимательный взгляд огромных карих глаз, тут же завела беседу на младенческом. Кейт невольно улыбнулась упорству, с которым Мара пыталась ей что-то втолковать, и, глядя на ее довольное личико, почувствовала себя немного лучше.

– Кроха моя, что это ты тут нашла?

Она отнесла дочь обратно к дивану, по пути выключив телевизор. Хватит. Вместо этого она включила радио, ретроволну, слушая которую вечно качала головой: неужели семидесятые – это уже ретро? Из динамика раздались первые аккорды «Головореза»[106], старой песни Eagles.

Знакомая мелодия перенесла Кейт в давно ушедшие, простые времена. Прижимая к себе дочь, она кружилась по комнате и подпевала в голос. Мара, хихикая, подпрыгивала у нее на руках, и Кейт вдруг сама рассмеялась, впервые за много дней. Она поцеловала малышку в пухлую щечку, коснулась носом ее нежной, бархатной шеи, пощекотала – и Мара завизжала от восторга.

Им было так весело вдвоем, что Кейт не сразу услышала телефонный звонок. А когда все же услышала, рывком бросилась к радио, убавила звук, поспешно схватила трубку.

– Миссис Джон Райан?

В трубке что-то трещало и хрипело, звонили явно издалека. Только в случае острой необходимости.

Кейт похолодела и так крепко прижала к себе дочь, что та начала вырываться.

– Говорит Ленни Голлихер. Я друг вашего мужа. Мы тут вместе в Багдаде. Мне ужасно жаль, миссис Райан, но во время вчерашней бомбардировки…

Метрдотель повел Эдну к ее столику – она всегда занимала один и тот же, – и Талли поспешила следом, стараясь не пялиться слишком уж откровенно на политиков и знаменитостей, сидевших вокруг. Очевидно, если обедать на Манхэттене, то только в ресторане «21». Эдна останавливалась чуть ли не у каждого столика, здоровалась со знакомыми и всем представляла Талли: «Следите за этой девушкой, она далеко пойдет».

К концу этого бесконечного пути у Талли уже голова начала кружиться. Ей не терпелось позвонить Кейти и рассказать, что она познакомилась с самим Джоном Кеннеди-младшим.

Она прекрасно понимала важность происходящего. Эдна представила ее множеству влиятельных людей.

– Почему я? – спросила она, когда ушел официант.

Эдна закурила и откинулась на спинку стула. Вопроса она, казалось, не услышала, лишь кивнула кому-то на другом конце зала. Талли собралась было спросить еще раз, но тут Эдна вдруг едва слышно ответила:

– Ты напоминаешь мне меня. Удивлена?

– Польщена.

– Я выросла в крошечном городке в Оклахоме. А когда приехала в Нью-Йорк и со своим журналистским образованием смогла устроиться лишь секретаршей, поняла всю грязную правду про этот бизнес. Почти все, кто в нем работает, – важные шишки или сынки важных шишек. Если ты никто, приходится пахать без продыху, чтобы пробиться. Я, по-моему, лет десять не спала больше пяти часов кряду, не ездила в отпуск, не занималась сексом – ну, по крайней мере, таким, который хотелось бы запомнить.

Вернулся официант с их заказом, поставил на стол тарелки, подобострастно кивнул и удалился. Эдна, не выпуская из пальцев сигарету, принялась резать стейк.

– Я тебя увидела и подумала: хочу помочь этой девчонке. Не знаю почему. Просто потому, что ты напомнила мне меня.

– Повезло мне.

Эдна коротко кивнула и принялась за еду.

– Миз Губер, – возле столика возник метрдотель с телефоном в руках, – срочный звонок.

Она взяла трубку, сказала:

– Говорите.

А потом долго слушала.

– Имена? Как? Бомба? – Она записала что-то на листке бумаги. – Репортер из Сиэтла погиб, продюсер ранен.

Услышав «продюсер», Талли перестала понимать слова Эдны, ее голос превратился в белый шум.

– Кто? – спросила она, перегнувшись через стол.

Эдна прижала трубку к груди.

– Двое журналистов из филиала в Сиэтле пострадали во время бомбардировки. Точнее, репортер погиб. А продюсер, Джонни Райан, в тяжелом состоянии. – Она снова поднесла трубку к уху. – Имя репортера?