Умирая за идеи. Об опасной жизни философов

«Обратно пропорционально квадратам расстояний от смерти», — подумал Иван Ильич. И этот образ камня, летящего вниз с увеличивающейся быстротой, запал ему в душу. Жизнь, ряд увеличивающихся страданий, летит быстрее и быстрее к концу, страшнейшему страданию. «Я лечу…» Он вздрагивал, шевелился, хотел противиться; но уже он знал, что противиться нельзя[140].

Бо́льшую часть жизни Иван «уклонялся» от смерти, хотя он все быстрее и быстрее летел ей навстречу. Как это делают все «они», Иван никогда не смотрел в лицо смерти, никогда не «предвидел» ее, а все это, с точки зрения Хайдеггера, равнозначно «неаутентичной смерти»[141]. В данном случае Дэвид Э. Купер сказал бы, что в отсутствие картины жизни, определяемой его смертью, Иван играет роль сказителя, который понятия не имеет, чем закончится его повествование[142]; он этакий рассказчик без рассказа.

«Они» не только предопределили жизнь Ивана, но и его смерть. Борьба Ивана Ильича с болезнью по большей части представляет собой борьбу «они» с болезнью и конечностью человеческой жизни. Важной целью повести Толстого является стремление показать, до какой степени обыденной может быть чья-то смерть. Тем не менее в сознании читателя остается вопрос: неужели нет ничего, что могло бы избавить смерть Ивана Ильича от полной неаутентичности? Разве у него никогда не было моментов искренней тревоги, которые, с точки зрения Хайдеггера, могли бы искупить его смерть?

Возможно, были. Когда Иван понимает, что скоро умрет, его начинает мучить вопрос: «А что, как и в самом деле вся моя жизнь, сознательная жизнь, была „не то“?» Для человека, отделенного от смерти считаными днями, подобный вопрос является не просто интеллектуальной пропозицией. Чтобы задать такой вопрос, требуется немалое мужество, не говоря уже о том, чтобы ответить на него. Сначала Иван Ильич пытался избавиться от этого вопроса. Когда ему приходила на ум мысль о том, «что он жил не так, он тотчас вспоминал всю правильность своей жизни»[143]. Существование по правилам, которые определили «они», всегда «правильное». Однако, несмотря на все попытки Ивана избавить свой разум от этого назойливого вопроса, он продолжает возвращаться, пока, наконец, незадолго до своей смерти не сдается и не получает последнее откровение — историю своей жизни. О чем эта история? Это краткое изложение «Бытия и времени»: история о концепте «они» и его уловках, о фундаментальной лжи, на которой основывается «публичность»[144], и о том, какое влияние она может оказать на чью-то жизнь. Это история большинства из нас. Так Ивану Ильичу открывается, что те «его чуть заметные поползновения борьбы против того, что наивысше поставленными людьми считалось хорошим», которые он постоянно подавлял в себе, «что они-то и могли быть настоящие».

Его «служба, и его устройство жизни, и его семья, и эти интересы общества и службы — все это могло быть не то». Здесь, безусловно, есть нотка тревоги: Иван неожиданно получил доступ к «ничто», которое скрывается за красивым фасадом его «легкой, приятной, веселой и респектабельной жизни». Это беспокойство таит удобную уверенность, в которую он был облачен прежде, но которая оставляет его полностью обнаженным в данной ситуации. Балансируя на грани жизни и смерти, Иван ближе всего подходит к тому, что можно назвать «подлинным существованием»[145].