– Может показаться, что это невозможно. Совершенствоваться, конечно, можно вечно. Но придет время, и человек станет другим! Когда почувствует, что внутри него уже нет застилающей мир злобы к недружественному противнику, и увидит кипящий страстями мир отстраненно, со стороны. И тогда мир будет в состоянии увидеть истину.
Наступило тяжелое молчание.
Некто в майке-футболке, весь в мелких татуировках, на руках, плечах и груди, и с пучком волос на затылке, не выдержал:
– Когда тебя давят сапогом, ты слепо пищишь. И надо убежать, отстраниться. Тогда увидишь того урода в истинном свете.
– Да, убежать, чтобы ответить не сгоряча, не погибнуть, а вооружиться.
– А где же боевые дружины? – крикнул кто-то.
– Значит, отказаться от борьбы? – тихо спросил друг Лева.
– Отказаться от ненависти!
Маститый писатель с седой благородной шевелюрой и осторожным выражением на сытом лице усмехнулся:
– Лучшие умы столетиями стремились переломить эгоизм человека. Пока что-то не очень.
Он со стороны наблюдал словесные потасовки.
Зал зашумел.
– Идеалист. Предложи что-то дельное, как нам быть.
Корявый телеведущий фыркал.
– Собираетесь вынуть зубы у государства? Оно единственное, что может сохранить народ!
От гнева у него даже пропала привычка принародно осмеивать приглашенного в его телепрограмму оппонента.
– И твои доходы! – съязвил кто-то из зала.
Нагловатый наколотый анархист в футболке спросил:
– Что вы там про тусовки, собирающие жалкие камешки на берегу океана истины?
– Это лишь целевая установка, – оправдывающимся тоном объяснил Гордеев. – Для этого мы и собрались – выработать концепцию нашего Движения.
Добивали его незваные представители общественной организации "Экология духа".
– Вы неупорядоченная стихия, с эклектической программой, – говорила самоуверенная дама, целиком поглощенная выработкой единых международных правил сосуществования наций.
На нее засвистели.
– А результаты у вас есть? Что-нибудь конкретное!
Видно, намекали на то, что те переносят международные программы в свою, не ведая, что те не применимы на нашей почве.
Поддержали только представители возродившейся партии анархистов – поклонников теории солидарности Кропоткина, и либертарианцев. Те были в восторге.
– Да это же концепция солидарных отношений анархизма! Наш человек! Даже у животных преобладают общительные привычки. Хотя рядом с взаимной помощью существует и самоутверждение индивидуума.
– Долой государство! – трубно выдал из скрытого волосом рта огромный волосатый анархист.
Непримиримые партии оппозиции переругивались. Поддерживают ли они, Гордеев так и не понял.
Его неожиданно поддержали участники Движения – ученые и конструкторы новейших информационных систем, создатели искусственного интеллекта. Они вносили деловое спокойствие профессиональных ученых. Видимо, беспокоились только за свои детища – научные работы открытия, помня в своих генах непонимание, а в древности обвинения в святотатстве, и сожжения на костре.
– Очень дельная установка, – сказал всегда улыбающийся крепыш с вдохновенно-растрепанной шевелюрой, кандидат наук. – Мир идет к объединению всех разумов в один – всечеловеческий интеллектуальный разум. Это будет мир творчества, и в нем исчезнет ненависть.
Лева Ильин был убежден, что будущее за ними, интеллектуалы информационно-цифрового мира возьмут власть в скором будущем. Ведь они обеспечивают идеи, технологии.
Кандидат наук пригласил руководство Движения в туристическую экспедицию в космос, на космической станции.
Программу Движения "Голос истины" так и не утвердили.
***
Друг Лева Ильин был раздражен.
– Ты предаешь наше дело!
Гордеев, тоже взвинченный, говорил:
– Ты хочешь поменять одну власть на другую? И чтобы сразу – счастье?
– Я хочу нормально жить, – простонал тот. – По-человечески.
– Вообрази, что нынешняя власть рухнула, и ты стал вождем. Что предпринять? Как сломать старую систему, тормозящую развитие? Конечно, сразу заменить старую прогнившую элиту на новую, честную. Ты перебираешь в памяти из друзей и знакомых честных, но это единицы. Приходится брать из тех, кого рекомендовали, и более того, из-за отсутствия профессионалов, набирать старых мерзавцев, в надежде, что они под присмотром станут другими.
– Это будет не так. Я начну перестраивать систему.
– Конечно, ты не станешь делать так, чтобы к тебе потекли деньги и другие материальные ценности. Но ты станешь бояться за себя. Как быть с твоим страхом быть убитым? С твоим приходом на тебя ополчатся, открыто и прячась, легионы недоброжелателей. Придется создавать личную охрану, и шире – национальную гвардию для защиты от яростных нападок оппозиции. И ездить под охраной по пустынной столице.
– Неправда. Нас много, сможем переломить ситуацию.
– Хорошо, что веришь в вашу силу.
Лева выговаривал Гордееву:
– Ты что, вообще не признаешь социальных конфликтов? Борьбы с авторитарной властью?
– Боюсь разделения на черное и белое, чужих и своих, когда враги с ненавистью смотрят друг на друга в прицел. Великая французская революция – это величайшая бойня, кровь и грязь, потому что «свои» не считали людьми «чужих».
– А что ты предлагаешь?