Казалось, что горло вот-вот разорвётся от недосказанных слов, стоит ей начать говорить чуточку громче. Тех слов, о которых она потом пожалеет, если Малфой с ней ничего не сделает.
Стоп. Она боится Малфоя? Да чёрта с два!
— Ты же обещала, что я никогда не увижу твоих слёз. — Гермиона вздрогнула. Даже не от его слов, а от голоса. Такого тихого, с хрипотцой, будто он сам кричал несколькими часами ранее. — Ты не сдержала слово, Грейнджер. Плохая девочка. — Он не сдвинулся с места, лишь наклонил голову к плечу, спокойно наблюдая за ней.
Как можно быть таким разным?! То целует ее; то бьёт её по лицу, выбивая искры из глаз; то стоит и спокойно наблюдает, как она трясётся, показывая ему свою слабость.
— И не увидишь, — прошептала она, тыльной стороной ладони стирая слёзы, задевая щёку и морщась. — Ты отвратителен, Малфой, просто отвратителен.
Гермиона глубоко вздохнула, будто это единственное, что она может сделать, оставаясь собой. Но… она уже потеряла себя и свою гордость. Лишь остатки, словно мелкие осколки, остались безвольно лежать на дне её искалеченной души. Гермиона оторвалась от стены, хотя Малфой уже давно не держал её. Вздёрнула подбородок и взглянула Драко на грудь. Смотреть в глаза отчего-то не хотелось. Она боялась увидеть в них своё отражение с позорным выражением лица. Сейчас он победил её, но только сейчас. Впереди ещё полно времени, Малфой за всё ответит.
— Ты очень плохо меня знаешь, Грейнджер. Интересно, что бы ты сказала, узнай меня поближе, услышав все мысли? — он спросил шёпотом, наклонив голову к плечу. В глазах плясали черти.
— Что ты ненормальный псих, Малфой, — она слабо ухмыльнулась, качая головой. Обошла его стороной, продвигаясь вдоль дивана к лестнице. Когда она была прямо перед ней, Малфой тихо прошептал, но слова будто вонзились в её спину маленькими иголочками, заставляя сжать челюсти почти до хруста, лишь бы не проронить ни звука:
— Да, Грейнджер, я ненормальный. Но ты не знаешь насколько. Придёт время, и ты узнаешь, вкусишь все мои странности сполна. И тогда ты поймёшь, кто такой на самом деле Драко Малфой. Но тогда уже будет поздно что-либо предпринимать. Очень поздно, Грейнджер.
Захотелось рассмеяться от этого пафоса. Запрокинуть голову и смеяться до боли в животе и выступающих слёз. Но она только прыснула, на секунду зажмурившись, а в следующую секунду она уже ступила на первую ступеньку, наполовину скрываясь во тьме. Сзади послышались шаги, и Гермиона напряглась, но Малфой не пошёл за ней. Шаги притихли, а потом захлопнулась картина. Куда его черти понесли?
Гермиона зашла в свою спальню и спустилась на пол. Ноги уже не держали, а руки безвольно обмякли. По щекам заструились слёзы, и она даже не пыталась приглушить всхлипы.
Было обидно. Не столь за его сказанные слова, а за свои, невысказанные. Она столько хотела выкрикнуть ему прямо в лицо, глядя глаза в глаза, наблюдая, как изменится выражение его лица, как радужки наполнятся гневом. Она хотела высказать ему всё, что накопилось за все эти года, но почему-то молчала. Просто молчала, ощущая, как в горле лопаются горячие пузыри, словно кипящая вода, обжигая всё внутри.
Да, она и кричала. Но кричала, защищаясь от него, а не нападая. Она лишь давала слабый отпор, не найдя в себе силы высказать всё. Просто не смогла. И из-за этого Гермиона сидела, прислонившись спиной к двери, ощущая горячим затылком холодную поверхность, и тряслась от слёз, всхлипывая. Так обычно плачут маленькие девочки, когда их никто не видит, когда можно не стесняться и плакать во весь голос. Но Гермиона никогда так не плакала. Она никогда не плакала так, даже когда была маленькой девочкой.
***
Малфой шёл по тёмному коридору, не беспокоясь о том, что его могут заметить. Он давно наплевал на правила, а соблюдал некоторые только для «приличия». Пламя на факелах трепетало, когда он проходил мимо. Внутри у него горел огонь похлеще этих безобидных огоньков.
Драко Малфой был в ярости. А вывела его эта сука-Грейнджер. Но он тоже не остался в долгу, хотя его это не очень-то успокаивало. Да, она получила сполна, но…
Он поддался. Кому? Ей? Она его соблазнила? Нет. Даже попытки соблазнить его самых искусных совратительниц были тщетны, куда уж этой грязнокровке. Но её порыв… Она же сама потянулась к нему? Сама. Он, даже имея совершенно искажённый рассудок, не полез бы к ней. Вообще и ни при каких обстоятельствах.
Не полез бы?.. Рассудок твердил, что нет, а существо трепетало от воспоминаний. Чёрт! Что с ним творится?!
Малфой закусил губу, стараясь отвлечься, считая факелы.
Раз, два, три. Она казалась такой невинной и хрупкой, когда он прижал её к стене, даже не касаясь, а в глазах-то всё равно горел мятежный огонь.
Четыре, пять, шесть. Что-то в тот момент мелькнуло на её лице. Какое-то странное выражение. Почему он не заметил? Или он не хотел замечать?
Семь, восемь. Поворот. Девять. А потом она поднялась на цыпочки, а он не отстранился. Потому что ощутил её запах. Запах грязнокровки! И он отдавал яблоками и чем-то… Орехом, наверное?