Университет. Руководство для владельца

«Отсюда ясно, – заметил Гэлбрэйт, – что ни один гарвардский декан никогда не ответит на письмо, не намекнув на потребность в финансовой поддержке, вроде пожертвования на новую академическую кафедру» (см. примеч. 6). Мне очень хочется закончить книгу этим глубоким замечанием. Но я не сделаю этого, потому что наша последняя тема требует краткого пояснения.

Самое странное – что я написал положительную книгу об университетах и высшем образовании. В последнее время критики обычно именовали нас недоумками, культурными невеждами и защитниками профессорского жульничества. Говорили, что мы культивируем чрезмерную специализацию и обскурантизм, и хор критиков звенел из всех уголков нашего разношерстного общества, объединяя некоторых студентов, родителей и выпускников, прессу и политиков, представителей нашего профессорского цеха. Блум, Хирш, Беннет, Бойер развернули свою тяжелую артиллерию против университетов и добились громкого успеха. Совсем недавно в докладе «Гуманитарные науки в Америке» (1988) (см. примеч. 7), изданном женщиной – председателем комитета Национальных пожертвований на гуманитарные науки, восхвалялся интерес широкой публики к литературе и искусству, нашлись добрые слова для телевидения, слышались аплодисменты музеям, библиотекам и государственным советам по гуманитарным наукам. Но госпожа Чейни не смогла сказать почти ничего хорошего о колледжах и университетах.

Эта лавина резких суждений напоминает мне один анекдот. Американца, француза и японца захватила банда террористов. Утром должна была состояться казнь. Каждому узнику было обещано выполнить традиционное последнее желание. Француз просил о возможности слетать на шикарный ужин в его любимом парижском ресторане. Японец желал прочитать последнюю лекцию, в которой раскрывался бы настоящий секрет успешных техник управления, внедренных в его стране. Американец попросил, чтобы его застрелили до этой лекции… страдание от еще одной проповеди казалось ему невыносимым.

Мне ясны две вещи. Моя миролюбивая установка приведет некоторых людей в бешенство. Положительные оценки не очень популярны в интеллектуальных кругах. Но я знаю также, что «застрелите меня до» тоже нельзя назвать здоровой позицией. Почему я такой странный человек?

В моей книге обсуждались многие темы, которые так часто волнуют наших критиков: например, студенческая программа, соотношение преподавания и научных исследований, система постоянных штатных должностей, поступление и управление. Однако мои выводы резко отличались от наиболее распространенных – в целом я радуюсь, а не сетую. И не потому, что в центре моего внимания находились «две трети самых лучших». Некоторые наши обвинители считают университеты и университетские колледжи главными грешниками; они видят в нас идеальные примеры того, что, по их мнению, заслуживает порицания в американском высшем образовании.

Упомянем здесь о некоторых вещах, наводящих на размышление. По крайней мере на настоящий момент, наиболее ярые наши критики имеют отчетливо правые политические убеждения. Не ощущают ли консервативные критики легкого неудобства из-за нашей очевидной приверженности свободному рынку? Разве рынок не воплощает их идею совершенного судьи? Частные университеты обвиняются в просеивании студентов через высокие ставки платы за учебу, но ведь существуют более дешевые государственные заведения примерно такого же уровня. Говорят, что университеты уделяют слишком много внимания исследованиям и слишком мало – преподаванию. Но ведь в нашей образовательной системе большинство институтов вообще не проводит исследований. Иногда нас обвиняют в том, что нас интересуют только аспиранты. Однако будущий студент может свободно выбирать из многочисленных колледжей, которые едва ли когда-либо видели аспиранта. Университеты не имеют монопольной власти. Мы действуем на рынке с чрезвычайно развитой конкуренцией и выживаем только потому, что умеем привлечь тех, кто нуждается в наших услугах. И некоторые институты, очевидно, делают это очень хорошо.

Позвольте мне пояснить, что я согласен со многими конкретными критическими замечаниями в наш адрес. Непоследовательные программы, невнимательные профессора, курсы «не бей лежачего» – в каких бы университетах это ни имело место – расстраивают меня по крайней мере так же, как и наших инквизиторов. На самом деле мы отличаемся, я думаю, тем, насколько частыми считаем эти недоработки. Что важнее, меня беспокоит более глубинный слой установок и более широкие выводы, которые я считаю необоснованными.

Я не верю, что благодаря высшему образованию можно достичь каких-то сверхрезультатов.

Я не испытываю ностальгии.

Я знаю, что всегда будет существовать различие между идеалом и реальностью.