Университеты

— Публика почтенная, полупочтенная и которая так себе! — ору на русском, а Костровицкий, предпочитающий называть себя псевдонимом «Гийом Аполлинер», тут же перекрикивал их на французском, — Начинайте торопиться, без вас не начнём!

Выкрикивая это, я скинул с себя пиджак и шляпу, накидывая безразмерную рубаху-косоворотку из красного сатина в белый горошек. Рядом переодевается Санька, наряд которого отличается расцветками, но столь же лубочен. Стиль «я ля рюс», как его видят устроители русской деревни на всемирной выставке. Сами напросились!

Несколько поэтов из молодых представителей авангарда на подхвате, разносят собирающейся публике листовки с двумя текстами — на русском и французском. Русский текст мой, французский — коллективное творчество.

Прямо поверх ботинок, продолжая выкрикивать кричалки, одеваем безразмерные лапти и подвязываем лыковые бороды, в лучших традициях ярмарочного балагана. К этому времени народу собралось человек под пятьсот, и минимум четверть из них — русские. Некоторых заранее пригласили, да…

Вижу ненавидящую физиономию давешнего казачка, пары подбежавших низкоранговых начальствующих, но…

… мне плевать. Представление де-факто уже состоялось! Напялив на себя скомороший колпак, ору хорошо поставленным голосом:

— Верьте[v] аль не верьте, а жил на белом свете Федот-стрелец, удалой молодец.

Был Федот ни красавец, ни урод, ни румян, ни бледен, ни богат, ни беден, ни в парше, ни в парче, а так, вообче.

Служба у Федота — рыбалка да охота. Царю — дичь да рыба, Федоту — спасибо.

Гостей во дворце — как семян в огурце.

Один из Швеции, другой из Греции, третий с Гавай — и всем жрать подавай!

Одному — омаров, другому — кальмаров, третьему — сардин, а добытчик один!

Как-то раз дают ему приказ: чуть свет поутру явиться ко двору.

Царь на вид сморчок, башка с кулачок, а злобности в ем — агромадный объем.

Смотрит на Федьку, как язвенник на редьку.

На Федьке от страха намокла рубаха, в висках застучало, в пузе заурчало, тут, как говорится, и сказке начало…

Состроив саму препротивную физиономию, которую только можно, Санька напялил на себя корону, сделанную с максимальным дурновкусием. Аляповатая, вызывающая едва ли не эпилептический припадок при взгляде на неё, но…

… произведение искусства, не шути! Пабло вырвал себе этот кусок творчества, и вышло, как по мне, удачно. Тошнотик гадостный, но в некотором роде совершенный такой тошнотик.

— К нам на утренний рассол

Прибыл аглицкий посол,

Произносит Санька, и тут же делает паузу, давая французам время для перевода.

— А у нас в дому закуски –

Полгорбушки да мосол.

В толпе пробежали смешки, что значит — настроился уже народ на представление, готов смеяться!

— Снаряжайся, братец, в путь

Да съестного нам добудь –

Глухаря аль куропатку,

Аль ишо кого-нибудь.

Не смогешь — кого винить? –

Я должон тебя казнить.

Государственное дело –

Ты улавливаешь нить?

Возвышаясь над толпой на постаментах, операторы крутят ручки кинокамер, запечатлевая момент. Несколько граммофонов, дублируя друг друга, работают на запись. Потом будет нарезка кадров, склейка, титры на нескольких языках…

… и очень надеюсь, кино-спектакль. «Прогулка Ллос» с большим успехом идёт во Франции, и я, смутно пока ещё, предвижу большой коммерческий успех. «Федот» обещает стать проектом скорее политическим, нежели коммерческим, но для меня он важнее.

* * *

Не могу сказать, что публика приняла нас вовсе уж восторженно. Очень необычен и формат выступления, и пожалуй, его подчёркнутая «русскость», ориентированность не на Европу, а на Россию. С другой стороны, выпуклая лубочность произведения хорошо легла на оформление русского павильона, только не приторно, а едко, зло.

Неважно…

… лишь бы говорили. И говорят. Много, охотно, выискивая и находя какие-то отсылки и аллегории, о которых я и сам не подозревал.

Разговоры эти всё больше в салонах, в богемной среде, а я, внезапно, стал необыкновенно востребован. Визитки и приглашения — мешками, но жду.

Неопределённость моего статуса стала внезапно делом политическим, буквально на уровне если не глав государств, то где-то рядом. Эмансипация и её признание, то бишь признание, оформленное юридически и по всем правилам, стала камнем преткновения.

Если признать меня эмансипированным, то тогда все деяния Великих Князей по отношению к моей персоне, становятся дурно пахнущими. А там много всего, начиная от травли в проправительственной прессе, заканчивая банальным воровством интеллектуальной собственности.

Не признать… тогда и продажа мною прав на двигатель правительству ЮАС, и последующая продажа лицензии оными уже правительству Франции, объявляется ничтожной. И вроде бы всё понятно…

… только вот у Франции давние интересы в России, и рвать их вот так вот, ради широты души и прекрасного меня, они не будут. Да и не могут.

Но и рвать со мной французы тоже не могут, ибо летадлы мои, да отчасти и я сам, стратегическое преимущество.

Сейчас идёт торговля, кто и сколько готов уступить, и пока французы проворачивают эту политическую мясорубку в свою пользу, хотя человеку непосвящённому и не всегда понятно. Но…