Unknown

– Что случилось с ее головой? – Джейми, прибежавший на мой испуганный крик, неодобрительно глядел в темную воду. – На ней какие-то наросты.

– Думаю, это то, что называют рыбой-молотом.

Я крепко вцепилась в скользкие от брызг поручни. Голова, и правда, выглядела деформированной: странная, несуразная тупая штуковина, завершающая такое зловеще грациозное тело. И пока мы наблюдали, акула поднялась ближе к поверхности и перевернулась – на миг из воды показался один из мясистых отростков с неприветливым глазом на конце.

Джейми издал звук отвращения, смешанного с ужасом.

– Они обычно так и выглядят, – сообщила я ему.

– Почему?

– Полагаю, Бог однажды заскучал.

Джейми рассмеялся, и я с одобрением разглядела яркий здоровый румянец на его лице. И завтрак он съел с таким аппетитом, что я поняла: теперь можно обойтись и без акупунктурных игл.

– Какое самое странное существо ты видел? Я имею в виду животное – не человеческое существо, - добавила я, припомнив доктора Фентимена и его жуткую коллекцию замаринованных уродств и «курьезов природы».

– Странное само по себе? То есть, не деформированное, а такое, каким его замыслил Бог? – скосив глаза на море, Джейми задумался, затем улыбнулся. – Мандрил в зоопарке Луи Французского. Или... Ну, нет. Наверное, носорог, хотя я не видел ни одного вживую. Это считается?

– Давай лучше тех, которых видел во плоти, – сказала я, думая о нескольких нарисованных животных, виденных мною в этом времени и сильно пострадавших от воображения художников. – Думаешь, мандрил выглядит более чуднó, чем орангутан?

Я припомнила, как Джейми пришел в восторг от орангутана – важного молодого самца, который, казалось, с таким же восхищением рассматривал Джейми. И как герцог Орлеанский, присутствовавший тут же, изрядно шутил по поводу происхождения рыжих волос.

– Нет, я видел немало людей, которые выглядели более странно, чем орангутан, – ответил Джейми. Ветер сменился и выдергивал из-под его ленты рыжие пряди. Джейми повернулся к ветру лицом, пригладив волосы, и немного посерьезнел. – Мне было жаль то существо: казалось, он знал, что одинок, и может никогда не увидеть никого из своих сородичей.

– Может, он думал, что ты на них похож, – предположила я. – Кажется, ты ему понравился.

– Это было милое маленькое создание, – согласился Джейми. – Когда я дал ему апельсин, он взял его весьма учтиво – как настоящий человек. Ты полагаешь... – Джейми затих, а его взгляд затуманился.

– Я полагаю?..

– О. Я просто подумал... – Джейми быстро оглянулся через плечо, но матросы нас услышать не могли, - Роджер Мак говорил о том, насколько Франция будет важна для Революции. Я подумал, что надо будет прощупать почву, когда мы окажемся в Эдинбурге, и поискать, не остались ли еще там мои знакомые со связями во Франции... – он пожал одним плечом.

– Ты ведь не намереваешься в самом деле отправиться во Францию? – спросила я, вдруг насторожившись.

– Нет, нет, – поспешно ответил Джейми. – Я только подумал... Если бы каким-то образом мы туда попали, а вдруг орангутан все еще там? Времени прошло очень много, а я не знаю, долго ли они живут.

– Не думаю, что так же долго, как люди, но они могут доживать до весьма преклонного возраста, если о них хорошо заботятся, – произнесла я с сомнением, которое к орангутану не относилось. Вернуться ко двору французского короля? От одной мысли у меня скрутило живот.

– Знаешь, он умер, – произнес Джейми тихо и, повернув голову, посмотрел мне прямо в глаза. – Луи.

– Правда? – спросила я сухо. – Я... Когда?

Наклонив голову, Джейми издал тихий звук, который вполне мог сойти за смешок.

– Он умер три года назад, Сассенах, – произнес он с усмешкой. – Об этом писали в газетах. Хотя признаю: «Уилмингтонский вестник» из этого большой шумихи не делал.

– Не обратила внимания.

Я взглянула вниз на акулу, по-прежнему терпеливо следующую вровень с кораблем. Сердце мое, сначала подскочившее от удивления, теперь успокоилось. Главной реакцией, на самом деле, была благодарность – и это само по себе меня, скорее, удивило.

Я давным-давно примирилась со своими воспоминаниями о тех десяти минутах, в течение которых делила с Луи постель. И еще раньше мы с Джейми пришли к соглашению из-за всех ужасных событий, произошедших во Франции перед Восстанием, воссоединившись друг с другом после потери нашей первой дочери, Фейт.

Не то, чтобы весть о смерти Луи имела хоть какое-то значение... Но все же я почувствовала облегчение, словно некий навязчивый мотив, который звучал в отдалении, пришел, наконец, к своему изысканному завершению, и теперь только мирная тишина услаждала мой слух в шуме ветра.

– Упокой Господь его душу, – произнесла я несколько запоздало. Джейми улыбнулся и накрыл ладонью мою руку.

– Fois shìorruidh thoir dha, – откликнулся он. «Прими Господь его душу». – Знаешь, о чем я подумал? Каково это для короля – предстать перед Богом и держать ответ за свою жизнь. Я имею в виду, должно быть, это просто ужасно, когда тебе приходится отчитываться за всех, кто под твоей ответственностью?