Unknown

Эта фраза так развеселила их, что дальше они вместе пошли вразвалку, время от времени повторяя шутку и подталкивая друг друга. Из чистой случайности первым делом они набрели на палатку Уильяма, и тот пригласил Балкарреса на стаканчик негуса перед сном (горячий напиток с портвейном и лимоном, – прим. пер.).

– Нала... живает пищеварение, – сказал он и чуть не упал головой в сундук со снаряжением в поисках бокалов и бутылки. – И благотворно влияет на сон.

Балкарресу удалось зажечь свечу – он сел, держа ее в руке и хлопая глазами, словно сова в полумраке. Майор пригубил негус, который ему осторожно передал Уильям, закрыл глаза, будто чтобы насладиться вкусом... и вдруг резко открыл их.

– А какая связь между тем, что я шотландец, и чтением Библии? – потребовал он ответа. Очевидно, это замечание внезапно всплыло у него в голове. – Ты что, считаешь меня дикарем? Моя бабка – шотландка, и она постоянно читает Библию. Я и сам читал. Местами, – добавил он и одним махом прикончил стакан.

Уильям нахмурился, пытаясь вспомнить, какого черта...

– О, – сказал он. – Не Библия. Индейцы. Упертые мерзавцы. Не пойдет. Шотландец не пойдет, и неважно, говоришь ему или нет, и так всегда. Я думал, может, поэтому. Поэтому они тебя слушаются, – с запозданием добавил он. – Индейцы твои.

Балкарресу это тоже показалось смешным, но когда он, наконец, перестал хохотать, то несогласно покачал головой.

– Это... знаешь коня?

– Я знаю море коней. Какого именно?

Балкаррес сплюнул немного негуса себе на подбородок и вытерся.

– Конь, – повторил он, вытирая руку о штаны. – Нельзя заставить коня что-то делать. Видишь, что именно он собирается делать, и говоришь ему делать это, и конь думает, что всё это придумал ты, и когда в следующий раз ты что-то скажешь, он с большей вероятностью сделает то, что ты говоришь.

– О, – Уильям тщательно это обдумал. – Да.

Некоторое время они пили молча, размышляя над глубиной этой мысли. Наконец, Балкаррес оторвал от бокала созерцательный взгляд.

– Как думаешь, у кого титьки лучше? – на полном серьезе спросил он. – У миссис Линд или баронессы?

ГЛАВА 50

ИСХОД

Форт Тикондерога

27 июня 1777 г.

МИССИС РЕЙВЕН НАЧАЛА МЕНЯ беспокоить. На рассвете я обнаружила, что она ждёт меня снаружи казармы в таком виде, будто спала, не раздеваясь, а её ввалившиеся глаза горят напряжённым огнём. Она буквально прилипла ко мне, следуя весь день по пятам и постоянно что-то рассказывая, и её разговоры, обычно сосредоточенные, - по крайней мере номинально, - на пациентах, которых мы принимали, и на неизбежных вопросах ежедневного жизнеобеспечения в форте, начали выходить за узкие рамки настоящего.

Сначала она просто эпизодически вспоминала о своей прежней замужней жизни в Бостоне: первый муж миссис Рейвен был рыбаком, а она держала двух коз и продавала молоко на улицах. Я не возражала против того, чтобы послушать про её подопечных по кличке Пэтси и Петуния: я сама знавала нескольких примечательных коз и в особенности козла по имени Хирам, которому я лечила сломанную ногу.

Не то чтобы меня не заинтересовали её случайно оброненные слова о первом муже, – если что, они оказались весьма интересными. Выяснилось, что на берегу покойный мистер Эванс становился буйным пьяницей, – что вполне обычно. Но со склонностью отрезать уши и носы людям, которые ему не нравились – а вот это было уже немного более индивидуально.

– Он прибивал уши к притолоке козьего хлева, – сказала она тоном, каким обычно описывают чей-нибудь завтрак. – Повыше, чтобы козы не достали. От солнца отрезанные части съёживались, – ну, знаете, как сушёные грибы.

– А, – произнесла я и хотела заметить, что копчение отрезанного уха предотвращает эту маленькую проблему, но передумала.

Я не знала, продолжает ли Йен носить ухо адвоката в своём спорране, но была совершенно уверена, что он не приветствовал бы жадный интерес миссис Рейвен к этому вопросу. При виде её и Йен, и Джейми – оба сбегали, словно от чумы.

– Говорят, индейцы отрезают куски тел своих пленников, – понизила она голос, будто делясь секретом. – Вначале пальцы, по суставу за раз.

– Это отвратительно! – воскликнула я. – Сходите, пожалуйста, в лазарет и принесите мне мешок свежей корпии, ладно?

Миссис Рейвен послушно вышла (она всегда слушалась), но мне показалось, что женщина бормочет себе под нос, разговаривая сама с собой. И в этом я убедилась, когда в череде еле тянувшихся дней напряжение в форте стало нарастать.