Unknown

Я надела вторую пару чулок, завернулась в свой теплый шерстяной плащ и возблагодарила Бога за холодную погоду. В конце сентября ударили холода, отчего лес зажегся триумфальным золотом и багрянцем. И, слава Богу, исчезли насекомые. Жизнь в лагере без мошкары уже сама по себе стала чудесным облегчением – не удивительно, что мухи были одной из Десяти казней Египетских (Исх. 8:17-19 – прим. пер.). Вши, увы, остались с нами. Но без мошек, блох и комаров угроза эпидемических заболеваний значительно уменьшилась.

Тем не менее, каждый раз, когда я приближалась к больничной палатке, то ловила себя на том, что принюхиваюсь, готовая учуять характерное зловоние фекалий, которое может указывать на внезапно разразившуюся холеру, сыпной тиф или какие-нибудь более легкие заболевания, вызванные вспышкой сальмонеллы. Но сегодня вечером я не ощутила ничего, кроме обычной вони лагерных отхожих мест, перекрываемой смрадом немытых тел, грязного постельного белья и устойчивым застарелым запахом крови. Ободряюще знакомым.

Под парусиновым навесом рядом с самой большой палаткой три санитара играли в карты при свете тростникового светильника раш-дип, пламя которого мерцало от вечернего ветра, из-за чего тени мужчин плясали на бледной холстине. Проходя мимо них, я услышала смех. Это означало, что все полковые хирурги отсутствовали; вот и хорошо.

Большинство из врачей были попросту благодарны за любую помощь, и поэтому предоставляли мне полную свободу. Однако всегда находилась пара таких, которые требовали уважения к своему званию и настаивали на своем авторитете. Обычно не более чем досадная зловредность, но очень опасная в случае чрезвычайной ситуации.

Слава Богу, сегодня ничего чрезвычайного. Перед входом в палатку лежали несколько оловянных подсвечников и огарки различной длины. Я зажгла от огня свечу и, нырнув внутрь, обошла две большие палатки, проверяя пульс, дыхание и температуру больных, болтая с мужчинами, которые проснулись, и оценивая их состояние.

Ничего слишком серьезного, но меня несколько беспокоил капрал Джебедайя Шордитч, который в ходе штурма большого редута получил три штыковых ранения в разные места. Каким-то чудом ни один из ударов не задел жизненно важных органов, и хотя капрал довольно сильно стеснялся (поскольку штык буквально вспахал его левую ягодицу), признаков лихорадки у него не наблюдалось. Однако кое-что указывало на начало инфекции в поврежденной ягодице.

- Я собираюсь спринцевать абсцесс, - сказала я мужчине, глядя на свою полупустую бутылку настойки горечавки. Она почти закончилась, но, если повезет, большой необходимости в ней в ближайшее время возникнуть не должно и я успею сделать новую. - Я имею в виду, промыть рану, чтобы убрать гной. Как это с вами случилось?

Спринцевание – не слишком приятная процедура: будет лучше, если мужчина сможет немного отвлечься, рассказывая мне подробности.

– Я не отступал, мэ-эм, даже не думайте так, – уверил он меня, крепко ухватившись за край своей кушетки, когда я, откинув одеяло, отдирала засохшие частицы повязки с дегтем и скипидаром. – Просто один из этих подлых гессенских сукиных сынов прикинулся мертвым, и, когда я уже собирался через него перешагнуть, он ожил и поднялся со штыком в руке, что твоя змеюка-щитомордник.

– В смысле, штык-то был в твоей руке, Джеб, – пошутил его сосед.

– Не-а, это был другой штык.

Капрал отмахнулся от шутки, мельком взглянув на свою забинтованную правую руку, и пояснил мне, что один из гессенцев приколол его ладонь к земле с помощью штыка. После чего Шордитч левой рукой подхватил упавший нож и изо всех сил рубанул по лодыжкам, свалив противника с ног, а затем перерезал ему горло, не обращая внимания на третьего нападавшего, удар которого отрезал верхнюю часть его левого уха.

– Слава Богу, кто-то пристрелил третьего до того, как тот смог повторить попытку. Кстати, мэ-эм, а рука полковника заживает?

В свете лампы было видно, что на лбу капрала блестел пот, а на предплечьях выступили сухожилия, но говорил он вежливо.

– Думаю, с ней все хорошо, – сказала я, медленно нажимая на поршень своего спринцевального шприца. – Муж с полудня играет в карты с полковником Мартином. Если бы рука стала «бедненькой», он бы уже вернулся.

Вместе с соседом Шордитч похихикал над моим хиленьким каламбуром, но, когда я закончила накладывать свежую повязку, капрал длинно выдохнул и, прежде чем тяжело перекатиться на здоровый бок, на миг уперся лбом в кушетку.

– От души благодарю вас, мэ-эм, – сказал капрал, переведя взгляд на людей, которые туда-сюда перемещались в темноте. – Если вы случайно встретите друга Хантера или дока Толливера, не могли бы вы попросить их ненадолго зайти?

Удивившись, я подняла бровь, но кивнула и налила ему в кружку эля: это ему не повредит, да и эля теперь было вволю, ведь начали приходить поставки с юга.

И его другу – мужчине из Пенсильвании по имени Неф Брюстер, который болел дизентерией, – я тоже налила эля, но перед тем, как передать кружку, добавила туда горстку крепящего травяного сбора доктора Роулингса.