Unknown

– Возвращайся к костру, тетушка. Я найду еще жира.

Я не стала возражать и вслед за Йеном начала спускаться с холма, не слишком обращая внимания на то, что находится вокруг, потому что была слишком занята приведением в порядок своих чувств и попытками восстановить некое подобие душевного равновесия.

Слово «флешбэк» я однажды слышала в Бостоне, в шестидесятых. Мы тогда не использовали слово «флешбэк», но о таком состоянии я слышала. В Первую Мировую это называли «военным неврозом». «Боевым посттравматическим синдромом» – во Второй. Данное состояние наступает, когда ты выжил там, где не должен был, и теперь не можешь совместить это с тем фактом, что ты жив.

«Что ж, ты выжила, – с вызовом сказала я сама себе. – Значит, тебе придется привыкнуть к этому». На мгновение я задумалась, с кем же я разговариваю, и на короткий миг (вполне серьезно) – о том, не теряю ли я разум.

Разумеется, я помнила все, что случилось во время моего похищения несколько лет назад. Я бы очень хотела забыть, но знала о психологии достаточно, чтобы не пытаться подавлять воспоминания. Когда они всплывают, я внимательно их просматриваю, делая упражнения с глубокими вдохами, затем запихиваю образы обратно туда, откуда они появились. И иду искать Джейми. По прошествии времени я поняла, что живо помнятся лишь определенные детали: фиолетовая в утреннем свете ушная раковина мертвеца, похожая на экзотический гриб; яркая вспышка света перед глазами, когда Харли Бобл сломал мне нос; запах кукурузы в дыхании того юного идиота, который пытался меня изнасиловать. Мягкий, тяжелый вес того, кто изнасиловал. А остальное милосердно расплывалось.

И кошмары мне снились тоже, хотя Джейми обычно тут же просыпался, когда я начинала похныкивать, и достаточно сильно хватал меня, чтобы разрушить сновидение. Сам полусонный, он крепко обнимал меня и, что-то невнятно напевая, гладил по волосам, по спине, до тех пор, пока я не погружалась в его покой и не засыпала снова. Но сегодня все было по-другому.

В ПОИСКАХ ЖИРА ЙЕН переходил от костра к костру и, наконец, разжился маленькой жестянкой, на полдюйма заполненной гусиным жиром, смешанным с окопником. Смесь уже почти прогоркла, но Йен не думал, что это имеет значение, потому что Дэнни Хантер рассказал ему, для чего жир требовался.

Состояние тетушки беспокоило его несколько больше. Он отлично понимал, почему она иногда вздрагивала, будто маленький сверчок, или стонала во сне. Йен видел, какой была Клэр после того, как ее спасли от тех ублюдков, и прекрасно понимал, что они с ней сделали. Кровь вскипела, и вены на висках вздулись, когда он вспомнил ту бойню, в которой мужчины Фрейзерс Риджа освободили ее.

Она не захотела отомстить сама, когда они спасли ее; и Йен думал, что, возможно, это было ошибкой, хотя отчасти и принимал тот факт, что она целительница и поклялась не убивать. Но вся штука в том, что есть люди, которых просто необходимо убить. Церковь этого не признает – разве что на войне. А вот могавки это понимают прекрасно. И дядя Джейми тоже.

Но квакеры...

Йен застонал.

Из огня да в полымя. В миг, когда он нашел жир, ноги понесли его не к больничному шатру, – туда, где, скорее всего, и ждал Дэнни, – а к палатке Хантеров. Йен мог притвориться, что направляется в госпиталь, ведь палатки стояли рядышком. Но он не видел никакого смысла врать самому себе.

Не в первый раз ему так не хватало Брианны. Ей он мог рассказать обо всем, а она – ему... причем иногда даже больше, наверное, чем она могла открыть Роджеру Маку.

Йен машинально перекрестился, бормоча: «Gum biodh iad sabhailte, a Dhìa». «Пусть они будут в безопасности, о, Господи».

И, кстати, вот интересно, что бы посоветовал Роджер Мак, будь он здесь? Он был спокойным человеком и хорошим христианином, хоть и пресвитерианцем. Но в ту ночь Роджер присоединился к погоне и вместе со всеми делал то, что дóлжно. И ни слова не сказал об этом после.

Йен с минуту поразмышлял о будущей пастве Роджера Мака и о том, как бы они оценили эту сторону их священника, но тряхнул головой и пошел дальше. Все эти размышления требовались, чтобы не допустить мысли о том, что он скажет, когда увидит ее, – а это не имело смысла. Он хотел поведать ей одну единственную вещь, которую произнести не мог. Никогда.

Вход в палатку был закрыт, но внутри горела свеча. Йен вежливо кашлянул снаружи, а Ролло, поняв, где они находятся, помахал хвостом и издал добродушное «ваф!».

Входной клапан тут же поднялся – Рейчел, держа штопку в одной руке, стояла на пороге и, сощурившись в темноту, улыбалась, потому что слышала пса. Она была без чепца, и пряди ее волос выбились из-под шпилек.

– Ролло! – воскликнула она, наклоняясь, чтобы почесать собаку за ушами. – Я вижу, ты и своего друга привел.

Улыбнувшись, Йен показал жестянку.

– Я принес немного жира. Моя тетушка сказала, что вашему брату он нужен для его задницы, – и чуть запоздало опомнился, – в смысле... для чьей-то задницы.