Unknown

И здесь еще вот что интересно: зачастую темные существа, воспринимая самые разные явления слоя жизненных благ, пытаются подстроить их именно под свои цели, конечно же. Изначально слово «понятия» вообще имело хождение в узкой среде непосредственно криминальных элементов, и содержало лишь небольшое количество основных указаний об иерархии их среды и регламент отношений. Ясно, что эти правила светлыми также не назвать, но нюанс в другом. Со временем большое количество темных героев адаптировали понятия под свое восприятие и используют именно так, как описано выше. И это уже вовсе не несколько пунктов, а огромное количество темных житейских представлений. И вот уже читаю статью в интернете «Почему воровские понятия стали частью субкультуры подростков?». Да не стали они частью их субкультуры! Зачем им воровские понятия, если они не занимаются воровством? В их случае это вовсе не те предписания для криминальных элементов, смысл термина совершенно изменился. Теперь это разнообразные представления темных героев, которых немало в тех самых субкультурах.

Постепенно темное хозяйствование блокируется свыше. Теперь душа темного героя переполнена грехами такого рода, и полна совершенно очевидным невежеством, уже и в очевидной, проявленной форме. Ведь герой уже не может прикасаться душою к этим процессам. Понимаете, даже если он попытается – «проект» его души теперь таков, что он не сможет это сделать. Здесь, конечно, я имею ввиду не мирскую душу, не эмоции. Речь о более высоких слоях бытия. Теперь герой живет прошлым, имеющимися благами. И эмпатичен он исключительно к имеющимся эмоциональным представлениям, страстям. Это очень специфическое, легко узнаваемое отношение к окружающему миру. Это эмпатия к страстям, которые уже существуют, не меняются и должны оставаться таковыми вечно. И вот герой обнимает статую девушки, смотрит с умилением на поющую птичку, на отдыхающего в тени, на проплывающие облака. В общем, это рекурсивная концентрация на имеющихся образах страсти. Образно это похоже на усталую упадочную однообразную лирическую мелодию, повторяющуюся снова и снова. Любые страстные явления по теперешним «понятиям» героя не могут «ни вправо ни влево», не могут измениться ни на шаг. Поэтому и восприятие соответственно:

«О, книга в прекрасном переплете, я открою тебя и начну читать. Я открываю сидя под деревом, я открываю эту книгу. Я открывающий книгу, открывающий книгу в золотом свете, падающим сквозь листву, в золотом свете, падающим сквозь листву, я открываю книгу». Что? Нет, до чтения дело скорее всего не дойдет, а до понимания прочитанного тем паче. Это застывший образ страсти. Золотое древо играет бликами в солнечных лучах, играет воздух переливами солнца… спокойно и навсегда. В общем, такой герой обожает «плакаться с миром», рекурсивно концентрируясь на имеющихся образах страсти. И он испытывает неизбывную боль от возможного или действительного краха любых страстей, того что страстно.

Поэтому, как видите, все переживания на одно лицо. Именно такие печали составляют вполне заметную часть лирической поэзии, особенно прошлых веков. Той, что от темных героев. «О птиченька, ты пела мне когда-то, а теперь хладна и недвижима» и т.д.

Мечты же темного героя направлены на то, чтобы его имеющиеся блага никто не мог затронуть. Светлый герой разбивает камень, мешающий ручью орошать поля. А темному герою мечтается: о, если бы к моим благам подошли а тут – каменпад. О, а если бы – земля у них под ногами стала бы вязкой грязью. А вот – травмировавший колено путник, какая радость! Ему мечтается о качествах опеки, которые бы разрушали любую новую функциональность на его территории имеющихся благ. И в своем родном теле герои именно так и действуют.

Но, темный – темному рознь. Вот темный герой, но не высокомерный, а также признающий существование светлых сил и их гармонию. И он хотя бы немного способен объективно раздумывать о последствиях своих деяний. Вот идут путники, герой обрушивает камнепад – но рядом. Предостерегая. Потом отступая от светлых сил, однако же, возможно и путники пока что раздумают. А вот другой признающий высшие силы, но решивший схитрить: он без колебаний создает разрушительные качества, но так, чтобы их возможно было очевидно разглядеть. Выходит нечто сродни задачке, но без разумной сути, от мира. Он пытается смягчить грех, сделать его якобы косвенным, снять с себя вину за него. Конечно же, на самом деле такие деяния все равно будут греховными! Бог все видит. Но именно отсюда пошли сюжеты преданий и сказок с задачками и загадками от темных существ, на территорию которых зашли. Такие задачки, по сути – нелогичный обман, и оперируют исключительно внешними, зачастую превратно истолкованными связями.

– «Чем болтать-то – давай устроим состязание. Победитель диктует условия. Я предлагаю гонки отсюда до старой вербы на дамбе.

– Не знаю, где дамба и где старая верба.