Unlearning Shame: How We Can Reject Self-Blame Culture and Reclaim Our Power

Когда чернокожие девушки сообщают о том, что они стали жертвами в своих собственных общинах, им приходится сталкиваться с насилием, которое полицейские будут направлять на их собственный народ - насилием, с которым белые насильники и насильницы редко сталкиваются, когда их обвиняют. Они также рискуют быть забранными из семей и помещенными в приемные семьи, которые не понимают их и не уважают их родную культуру. Известно, что когда в детстве Майя Анжелу сообщила о своем сексуальном нападении, нападавший был жестоко убит, а она была вынуждена покинуть дом матери и переехать к бабушке за сотни миль. [22] Из этого опыта Анжелу вынесла урок, что честность способна убить, и после этого несколько лет сохраняла полную немоту. Старейшины Льюиса-Гиггетса выросли, усвоив подобные уроки. И вот некоторые из них стали заставлять замолчать своих дочерей и внучек, так же как их самих заставили замолчать.

Чтобы предотвратить подобные инциденты в будущем, необходимо бороться с системным расизмом, угнетением детей и сексуальным насилием. Обвинять отдельных женщин, выросших в окружении этих сил (и выработавших ошибочные стратегии выживания), не получится. Льюис-Гиггетс прекрасно понимает, что женщины, которые ее позорят, сами были жертвами, подвергались преследованию и сексуальному насилию, когда были молоды. Они нуждаются в исцелении, но также должны принести глубокие извинения своим детям за свои действия. Это подводит нас к третьему пункту Хаги: прежде чем привлекать людей к ответственности, их нужно принять в сообщество. Человек должен действительно чувствовать, что его принимают как целостную личность, что его видят и признают как продукт своей культуры и обстоятельств, если он хочет признать вред, который он причинил, и причины, по которым он это сделал.

"Когда мы чувствуем, что нам не нужно ничего защищать, когда мы можем владеть всеми своими действиями, не испытывая ни малейшего чувства вины, именно тогда мы становимся наиболее аутентичными, наиболее сильными", - пишет Хага.

Психологические исследования показывают, что когда люди испытывают глубокий стыд, им труднее признать, что их действия причинили кому-то боль. [23] Чтобы женщины в церкви Льюиса-Гиггетса могли честно загладить свою вину перед обиженными ими девушками, их должны были понять и полюбить как жертв нападения, которые сами пережили травму. Широкое признание требует, чтобы мы видели человека не как отдельное действующее лицо, а как единую нить, находящуюся в сложном гобелене мотивов, травм и учений. Только когда мы полностью вписываемся в этот богатый контекст, можно оценить причины наших поступков и точно понять наши ошибки, исправить их и предотвратить в будущем.

Я ничего не знаю о том, каково это - быть чернокожей женщиной , живущей в мире, охваченном женоненавистничеством. Но я понимаю, каково это - обижаться на людей, которые причинили мне боль, но сами являются жертвами.

Долгие годы я винила свою мать в том, что она вышла замуж за моего эмоционально взрывного и словесно жестокого отца. Я ненавидела, что разделила половину своего генетического материала с человеком, который был таким непостоянным и жестоким. Когда в шестнадцать лет я отреклась от отца и сменила фамилию, я решила, что маме должно быть стыдно за мои действия. Я плюнула в лицо семье, которую она создала. У меня не хватало терпения выносить то, что она спокойно терпела годами, и я возмущалась, что мои родители так долго прожили в таком несчастном браке. Я унаследовал от отца навязчивое негативное мышление и склонность к саморазрушению и временами проклинал мать за то, что она выбрала его в качестве со-родителя и заставила меня существовать в этом мире таким, каким я был.

Но несколько лет назад, за коктейлем, мама призналась мне, что никогда не гордилась мной так, как в тот день, когда я решила отречься от своего отца. Все эти десятилетия назад она прекрасно понимала, как больно любить отца, ведь ей тоже пришлось жить с ним. Мои действия не смущали ее; она была рада, что я сбежал так, как сбежал. Моя горечь улетучилась, как только она сказала мне об этом. На смену ей пришли благодарность и облегчение.

Мы не обязаны прощать всех людей, которые когда-либо причинили нам боль. А понимание более широкого контекста человека не обязательно оправдывает его действия или означает, что мы их одобряем. Но когда мы размышляем о корнях поступков человека, мы можем глубже понять его и найти новые способы борьбы с системами, которые поощряют такое разрушительное поведение. Когда я чувствую, что осуждаю или обижаюсь на других (а это бывает довольно часто!), я стараюсь размышлять над вопросами, подобными этим:

Какие стимулы или вознаграждения могли побудить человека совершить эти действия?

Какие неудовлетворенные потребности пытается удовлетворить этот человек своими действиями?

Как еще этот человек мог бы удовлетворять свои потребности, если бы существовали более эффективные системы поддержки?

Какой жизненный опыт мог научить этого человека вести себя именно так?