untitled

тет президента лежал в руинах у его ног. Подобно тому как на-

род продолжал поддерживать президента, не имевшего больше

226

морального авторитета, он был готов вкладывать огромные

деньги в интернет-компании, которые никогда не приноси-

ли прибыли. Старое понятие о том, как важно говорить правду, угасло вместе с понятием о том, что зарабатывать надо честно.

Все свелось к фальшивой добродетели и фальшивой прибыли.

Билл Клинтон перенес с собой поп-культурное понятие стиля

на самый высокий в стране пост: он умел изображать честность, будучи абсолютно нечестным.

На углу Бродвея и Сорок третьей улицы я встретил журна-

листку «Нью-Йоркера», которую знал еще с тех времен, когда

пришел в журнал при Готтлибе. Мы стояли с ней на холоде, омываемые желтым сиянием Тайм-сквер, глядя на новый офис

редакции. Скоро на том месте, где мы стояли, должно было поя-

виться электронное табло индекса NASDAQ высотой с восьми-

этажный дом — крупнейшее на Тайм-сквер.

— Знаешь, что меня бесит? — спросила журналистка, глядя

на здание Condé Nast . — Люди думают, что могут так себя вести

по отношению к нам. В смыс ле, что Сай Ньюхаус врал. Он ска-

зал, что не уволит Шона, но он его уволил. Он сказал, что

«Нью-Йоркер» не переедет, и вот мы переезжаем. Понимаешь?

Я просто хочу, чтобы это признали. — Мы постояли некоторое

время в молчании. — Я, наверно, напишу письмо, — сказала она.

Я сказал, что был бы обеими руками за то, чтобы написать

письмо, если бы это что-то дало, но это ничего не даст. Шон в

свое время написал открытое письмо общественности и к чему

это привело? Силы вне нашего контроля и все такое. Я попы-

тался вспомнить какие-нибудь строчки из «Комментария»

Шона, написанного в 1985 году, чтобы после покупки жур-

нала Ньюхаусом заверить читателей в том, что дух старого

«Нью-Йоркера» будет сохранен. «Но что значит эта редакци-

онная независимость? В чем она заключается на самом деле? Это

227

просто свобода. Свобода говорить то, что мы считаем правиль-

ным, писать то, что мы хотим… Без внешнего вмешательства, без страха, без ограничений, в противовес коммерческим сооб-

ражениям и любым другим соображениям, кроме нашей сове-

сти и ответственности». «Ответственность», снова повтори-

лось это слово. «И если какой-то один принцип должен возвы-

шаться над всеми остальными, то это необходимость говорить

правду. “Нью-Йоркер” будет продолжать меняться, как он уже

изменился за эти годы, но наши принципы и стандарты оста-

нутся теми же, что были до сих пор. Зная это и получив от буду-

щих владельцев гарантии, которые мы у них попросили, мы уве-

рены, что “Нью-Йоркер” — не просто журнал, носящий это имя, но именно этот журнал — сохранится». Наконец, Шон снова

вернулся к вопросу о редакционной независимости. «Мы заяв-

ляем это в новой форме. Мы уверены, что Ньюхаусы отнесутся

к этому с уважением». Какая потеря влияния ощущалась в этом

«мы»! Не просто «мы» применительно к «Нью-Йоркеру», но

«мы» применительно к цивилизации в том виде, в каком она

существовала до сих пор.

Журналистка спросила, что слышно о Тине, и я ответил, что

не знаю. Мы оба все еще старались смириться с фактом, что Тина

уходит. В последний раз я видел Тину в ее офисе. Там присутство-

вали Стив Уинн, владелец казино, и Дэвид Кун, исполнительный

редактор, и она пыталась убедить Уинна принять у себя следую-

щую конференцию «Нью-Йоркера» в его новом отеле Bellagio в

Лас-Вегасе, одновременно пытаясь убедить меня написать ста-

тью о Стиве Уинне и строительстве Bellagio. В какой-то момент, когда Уинн пустился в разглагольствования о красотах Bellagio, где

богачи играют в казино в присутствии высокого искусства, Тина

бросила на меня взгляд, словно говорящий: «Это было бы вели-

колепно!». Я уже готов был взяться за статью, хотя ее написание

228

наверняка закончилось бы катастрофой. Тина была, как сказал

когда-то Троу, великолепной девушкой в неподходящем наряде.

«Нью-Йоркер» — его история, его традиции, его место в уникаль-

ной американской культуре — никогда не подходил ей, да она

никогда и не пыталась исправить положение. В любом случае, журнал не подчеркивал всех ее преимуществ, чего обычно ожи-

дают от правильно подобранного наряда.

Следующая конференция так и не состоялась, потому что

две недели спустя Тина исчезла — именно! — в облаке Шума, из

которого и появилась. В то утро, когда она ушла, я сидел дома

и писал, и мне позвонил приятель-редактор, а ему про ее уход

рассказал один из журналистов. И как и шесть лет назад, я ска-

зал, что этого не может быть. Тина Браун не могла уйти из

«Нью-Йоркера»! Я позвонил в редакцию и узнал, что это правда, потом поехал в журнал и понял, что никто не знает, что сказать

по этому поводу. Тина спасла «Нью-Йоркер» от забытья, и за это

мы все были ей очень благодарны, но она так и не смогла вопло-

тить в жизнь свое понимание того, каким должен быть жур-

нал, и сейчас все вы глядело так, будто она бросила нас в беде.

(Уже неделю спустя, когда редактором стал Дэвид Ремник, жур-