Уорхол

Воскресенье было радостным событием, раз телевизора или радио у нас не было, то люди ходили друг к другу в гости. На первом месте была религия. Все выходцы из Восточной Европы тут были очень дисциплинированны. Мама утверждала, что походы в церковь любила больше обычной жизни. Никогда не верила в богатство, верила, что только добродетельность может сделать счастливой. Думаю, религия сформировала характер Энди. Нас учили не обижать никого, стараться все делать правильно, верить, что мы тут ненадолго, сохранять свои ценности, духовное, потому что все материальное останется позади.

Грекокатолическая церковь также была центром русинской общественной жизни. Это еще больше удалило Вархолов от большей части их соседей, римских католиков, но подобная изоляция от общины значительно смягчалась многолюдностью семей Вархолов и Завацких. К моменту переезда в 1930 году в жилье посвободнее, на Билан-стрит, 55, что в нескольких кварталах от Орр-стрит, лучшей подругой и соседкой Юлии стала ее сестра Мария, а еще два брата и другая сестра жили неподалеку в Линдоре. Брат Андрея Йозеф тоже жил по соседству. У всех этих братьев и сестер были свои семьи, что помещало Энди в обширную дружественную сеть из теть, дядь и двоюродных сестер и братьев, тесно общавшихся друг с другом все его детство.

Юлия и Мария вместе пели на свадьбах, крещениях, похоронах и постоянно вспоминали свою прошлую жизнь в Микове. Мария была застенчивой и нервозной, уже с небольшими проблемами с алкоголем; Юлия – неизменно говорливой общепризнанной любимицей. Дочь Марии Юстина (Тинка) приходила в гости и играла в семью с Джонни-папой и Энди-ребенком, а Джон вспоминает: «У нас с Энди был на крыльце цыпленок в качестве питомца, пока мать его на суп не пустила».

Андек, как его звала мама, быстро проявил себя необыкновенно энергичным и умным. Это был пухлый живой ребенок, и сразу заметили, что схватывал он все быстрее братьев.

Энди питтсбургский родился в реальности Иеронима Босха, воплощенной в наши дни. Все находилось в постоянном и быстром движении. Расположенный в верховье трех рек, город был важным посредником между Востоком и Западом, а еще производил уголь и сталь, необходимые для промышленности Америки. Паровозы пыхтели туда-обратно днем и ночью, издавая пронзительные свистки. Суда тарахтели вниз и вверх по оранжевой и серой рекам, выгружались и загружались, их сигналы разрезали темный мрак неба. Разнообразные механизмы заводов кричали, охали и скрежетали индустриальную оперу из преисподней. Сотни тысяч рабочих сновали между фабриками, доками, шахтами, барами и постелью. Движущиеся картинки о воплощенном капитализме. Взяточничество на всех уровнях администрации было так распространено, что права регулярно ущемлялись. И между тем Питтсбург был, даже для Вархолов, живым, энергичным, увлекающим и пестрым городом, дрейфующим среди моря постоянных прибытий и отправлений, торговли, политики, секса, алкоголя и корысти. Больше нигде в Америке газет на иностранных языках не выпускали.

Фотограф Дуэйн Майклс, выросшая в одно время с Энди, а впоследствии с ним подружившаяся, вспоминает:

Раз наши реки были оранжевые, я считала, что все реки такие. По ночам сталепрокатные заводы озаряли небо; всегда такое инферно. Фабрики очень шумели; слышно было, как краны сбрасывают гигантские предметы и гремят. Какая-то в этом была драма, даже что-то пугающее. Ребенком я думала, что тут просто великолепно… лучшее место для жизни.

Стефан Лорант писал в своей книге «Питтсбург: История американского города»:

Это самое колоритное место среди всех больших городов Америки. Там была вечная мгла, постоянный туман стоял в небе. Силуэты зданий и кораблей были затушеваны, порой едва различимы, скорее просто угадывались. Фигуры людей, идущих по улицам, казались ненастоящими, словно в сказке.