Управление будущим

– нематериальная экономика – будущее (услуги, опыт, эстетика).

По Тоффлеру, война ведется теми методами, которые на тот момент являются определяющими для экономики. Если экономика имеет дело с нефизическими объектами, то и война должна повторить этот же путь.

Глобализация одновременно с позитивами несет и негативы, одним из них стало 11 сентября, которое рассматривается как реакция неглобализованного мира на вхождение в его границы чужой экономики, политики и культуры. Мусульманские страны, которые обладают более сильной степенью вхождения религии в их светскую жизнь, оказались и более чувствительными к проникновению на свою территорию чуждого для них. Религиозно-цивилизационное столкновение стало развиваться прямо по С. Хантингтону [4]. Однако следует понять, что такие же столкновения происходили и происходят также и на уровне экономики, и на уровне дипломатии, и на уровне информации. Просто религия обладает не только большей чувствительностью, но и большими возможностями для мобилизации ответного удара.

Есть множество других феноменов, демонстрирующих нарастание напряжения по ряду направлений. Так, И. Валлерстейн видит ряд трендов, которые действуют на ослабление мировой системы:

– серьезное истощение мирового фонда доступного и дешевого труда;

– сжатие средних страт;

– экологический кризис;

– демографический разрыв, удваивающий экономический разрыв между Севером и Югом [5, с. 137–138].

Это объективные параметры торможения, но есть и субъективный параметр, который можно определить как отсутствие новых идей. Например, Г. Киссинджер считает, что США не смогли предложить новую идею, адекватную новой реальности [6]. Это справедливое замечание, поскольку упорядоченность современного мира явно страдает.

Еще более неупорядоченным этот мир является на территории бывшего Советского Союза. Картина мира здесь не только обладает дефектностью на уровне настоящего времени, где действуют во многом противоположные системы означивания, но и еще более нечеткими картинами прошлого и будущего.

Размытая картина прошлого, например, в Украине, обусловлена тем, что разные точки зрения выхватывают из прошлого различные фрагменты, а одни и те же фрагменты получают разные интерпретации. Отсутствие единой картины прошлого параллельно с размытой картиной будущего, ориентированной или на Восток, или на Запад.

Формирование картины мира, например, современного россиянина характеризуется «смысловым клинчем», поскольку три разные схемы транслируют через одни и те же СМИ. Это такие виды аргументов, образов текстов, трактующих происходящую реальность:

– объяснение «от старого», «советского»;

– объяснение «от нового», «западного»;

– объяснение «от новейшего», «постмодерного» [7, с. 235].

«„Цветные“ революции в этом плане рассматриваются как „революции образов“, созданные мощными механизмами оппозиционных СМИ» (там же, с. 169). В итоге это также можно трактовать как столкновение разных трендов. С целью прорваться в массовое сознание они предварительно захватывают СМИ.

Анализируя антисистемные оппозиционные движения, И. Валлерстейн все же приходит к выводу, что их воинственность во многом преувеличена, они все равно остаются частью системы [5]. Приход их к власти не меняет глобальную систему. Вероятно, это связано с тем, что протестное действие по сути своей является не действием, а коммуникацией.

В другом случае мы имеем асистемные интервенции в малую систему, но они являются вполне системными с точки зрения большой мировой системы. Именно так происходит с «цветными» революциями, которые вступают в резонанс с трендами большой системы.

Российская ситуация не доходит до уровня «цветной» революции по ряду причин. Это и большая территория с большим количеством населения, это и существующий вариант управляемой демократии, базирующийся на управляемости СМИ, это и сознательное ослаблению властью любых оппозиционных течений.

Однако есть еще один важный параметр, который можно обозначить, как функционирование обратной связи с Западом. Он основывается на том, что, по экспертным подсчетам, деньги почти всей российской элиты, а это составляет от 500 тысяч до нескольких миллионов человек, хранятся на Западе. В результате образуется феномен как бы двойного реагирования на события в России: и российскими глазами, и западными. Анонимные исследователи пишут: «Эти люди, при любом патриотическом отношении к проблемам России, и в том числе к чеченской проблеме, не могут не учитывать, что при определенных сценариях поведения России их деньги могут отобрать. И потому многие из таких людей очень чутко прислушиваются к реакции Запада на заявления России – например, о том, что наша армия и спецслужбы будут вместе с Западом воевать с тем же бен Ладеном» [7, с. 141].