Упражнения

Россия последует примеру Венгрии, Польши и станет демократией. Она может даже возглавить это движение. Это было не такой уж фантастикой – вообразить себе, что настанет день, когда можно будет проехать на машине от Кале до Берингова пролива, никому не показывая паспорт. Ядерная угроза времен холодной войны осталась в прошлом. Могло начаться великое разоружение. Книги по истории на этом смогут поставить точку[93], а ликующие толпы будут праздновать этот поворотный пункт в истории европейской цивилизации. Новый век будет кардинально иным, кардинально лучше, кардинально мудрее. Он правильно говорил об этом же Дафне и Питеру еще неделю назад.

Он все яснее осознавал тот очевидный, но легко игнорируемый факт, что Стена на самом деле была двумя параллельными стенами, разделенными «полосой смерти». Они пересекали ее по широкому коридору, окаймленному слева и справа проволочной сеткой. На этой полосе были выкопаны все мины и капканы. Сквозь проволочные заборы он видел группки восточногерманских полицейских из «Фопос»[94], с виду подростков лет восемнадцати-девятнадцати. Еще несколько дней назад у них был безусловный приказ стрелять на поражение по любому нарушителю на нейтральной полосе. Теперь они робко стреляли глазами по сторонам. Он заметил у них на спинах кобуры с пистолетами. За сотрудниками «Фопос», метрах в пятидесяти, виднелась масса кроликов, щипавших траву. Их золотой век подходил к концу. Пройдет еще день, и в их ареал обитания вторгнутся девелоперы.

С западной стороны кто-то обратился к людям через мегафон с просьбой по возможности рассредоточиться. Добропорядочная толпа с готовностью подчинилась. Роланд снова стал скользить взглядом по лицам. Но могли ли Флориан и Рут вместе с девочками попасть сюда? Он понимал, что так быстро добраться сюда из Шведта невозможно. Но ему хотелось, чтобы они сейчас были тут. Они этого заслуживали. Он вышел из людского потока, текущего по нейтральной полосе, покрытой пожухлой травой, бурьяном и полевыми цветами, и еще минут пять искал их в толпе, вглядываясь только в лица.

Восторг, возникший при мысли, что ты находишься в когда-то запретном месте, начал выветриваться. Пробыв в изумлении двадцать минут посреди песчаной пустыни и фотографируя все происходящее, люди, охваченные воодушевлением и проникшие на восточную сторону сквозь провал в Стене, начали постепенно возвращаться обратно на запад. Роланд последовал за ними. Покуда он стоял на месте, ему стало холодно. Как и все остальные, он испытывал странный восторг от того, что оказался в эпицентре важнейшего исторического перехода, и теперь ему хотелось, чтобы такой же переход случился снова где-то еще на государственной границе. Остаток вечера он бесцельно бродил по городу в поисках новых признаков или повторения судьбоносного события. Он двигался в гуще неутомимой толпы, навстречу которой лился поток людей, спешивших увидеть то, что Роланд уже видел. И он не переставал искать взглядом Алису.

Когда он прошел сквозь провал в Стене, его встретили восторженными возгласами и аплодисментами. У Стены уже собрались новые люди и по ошибке приняли его и тех, кто шел рядом с ним, за жителей Восточного Берлина, спешивших к свободе. Сгорбленный старик сунул ему в ладонь пачечку жевательной резинки. Не было смысла пытаться ее возвращать ему. Сегодня историческая справедливость могла в полной мере восторжествовать. В 1945 году американский или британский солдат, высунувшись из башни танка или кабины армейского грузовика, тоже мог сунуть какое-то лакомство этому старику, тогда мальчишке. Недавно прибывшая на место съемочная группа остановила Роланда. Перекрывая шум, репортер с микрофоном спросил его с мелодичным валлийским говорком, понимает ли он по-английски. Тот кивнул.

– Фантастический день. Как вы себя чувствуете?

– Фантастически чувствую.

– Вы пересекли нейтральную полосу, печально знаменитую «полосу смерти». Вы откуда?

– Из Лондона.

– Господи! Выключи камеру! – Репортер расплылся в слащавой улыбке. – Извини, приятель. Без обид.

Они обменялись рукопожатием, и Роланд повернул на север, так что Стена осталась справа от него. Как и тысячи других, он хотел увидеть, что происходит у Бранденбургских ворот.