Упражнения

Наконец он сдался и двинулся дальше. Вскоре он уже шел около Стены, по Нидеркиршнер-штрассе. Он прочитал написанное белой краской граффити: Sie kamen, sie sahen, sie haben ein bisschen eingekauft. (Пришли, увидели, походили по магазинам.) В историческом Берлине Цезаря, безусловно, никто не забыл. Роланд замедлил шаг около развалин разрушенного штаба гестапо. От здания практически ничего не осталось. Он всмотрелся в руины. Ряд подвальных камер с белым кафельным полом поблескивал в полутьме. Здесь в агонии и ужасе проводили свои последние минуты жизни евреи, коммунисты, социал-демократы, гомосексуалисты и бесчисленные другие жертвы. Прошлое, недавнее прошлое, превратилось в тяжкое бремя под грудой щебенки, забытого горя. Но и на нем лежало то же бремя, пускай и не ощущавшееся им лично. Оно было почти невесомым. По заранее не просчитываемому капризу фортуны он родился в 1948 году в благополучном мирном Гэмпшире, а не на Украине или в Польше в 1928 году, его не подобрали на ступенях синагоги в 1941 году и не привезли сюда. Его камера с белым кафельным полом – упражнения на фортепьяно, преждевременная любовная связь, отсутствие образования, отсутствие жены – по сравнению с этими гестаповскими застенками была номером-люкс в роскошном отеле. Если его жизнь до сих пор была полной неудачей, как ему часто казалось, она могла считаться таковой лишь на фоне грандиозных событий истории.

Он прибыл на контрольно-пропускной пункт «Чарли» в приподнятом настроении. Встречные волны радостных людей и бесцельные поиски в толпе привели его в состояние безмятежного спокойствия. Он перестал разглядывать лица. Здесь все было именно так, как показывали по телевизору: веселый гомон людей, аплодисменты, которыми пешеходы приветствовали друг друга, «Трабанты», из окон которых радостные пассажиры окатывали прохожих шипучими фонтанами «Зекта»[97], восточные берлинцы, стоявшие в очереди, терпеливо ожидая свои приветственные дойчмарки. Он тоже провел немало томительных часов в этих очередях. Но вдобавок он увидел озабоченных членов съемочных групп, пытавшихся снять происходящее на кинопленку, так чтобы в кадр не попали другие съемочные группы.

Он был тронут увиденной мизансценой и тоже стал аплодировать, но пробыл там не более пятнадцати минут. Неподалеку было кафе «Адлер», он продрог, и его мучила жажда.

В старые берлинские деньки он частенько сюда захаживал. Интерьер был выдержан в старом восточноевропейском стиле: просторное помещение с высокими потолками, где царила атмосфера древней самоуверенности. Официанты были настоящими официантами с рождения, а не подрабатывающими актерами и студентами-старшекурсниками. Сегодня кафе было забито под завязку, и на спинках стульев громоздились зимние пальто и толстые шарфы. Больше их некуда было повесить. В воздухе висел шум взволнованных разговоров и влажный пар разгоряченного дыхания. Его очки сразу затуманились. Ему нечем было протереть стекла, поэтому он встал у двери в ожидании, когда они сами собой расчистятся. Гул громких голосов, смутное, но вовсе не обидное чувство изоляции заставило его вспомнить вечеринки, на которые он попадал случайно и никого там не знал. Но здесь это был не тот случай. Когда стекла его очков согрелись и снова стали прозрачными, он увидел ее, наверное, метрах в десяти от себя, за круглым столиком. На столике стояли две чашки кофе. Она беседовала с мужчиной примерно ее возраста. Роланд медленно приблизился к их столику. Она повернула лицо к собеседнику и внимательно слушала. Роланд был в нескольких шагах от нее, и она его еще не заметила.

7