Оба смотрели в упор друг на друга, словно стараясь проникнуть взглядом внутрь. Они много чего знали. К его наивному удивлению, он заметил, как ее глаза наполнились слезами, сначала правый, потом левый, и затем слезы потекли по щекам. Ручьем. Вскрикнув, она прижала руки к лицу, и тут же официант, искривленный сколиозом старик, принес три чашки кофе на подносе. Позади его согбенной, как у кающегося грешника, фигуры маячил Рюдигер, который помог официанту расставить чашки, расплатился с ним и, не садясь, произнес:
– Очень жаль. Мне вас оставить?
Роланд и Алиса уже были на взводе, не прошло и пяти минут. Но ему не хотелось снова оставаться с ней наедине. Если рядом будет находиться хоть кто-то, даже ее любовник, они смогут удерживать себя в рамках.
Стараясь перекрыть шум голосов, он громко произнес:
–
Рюдигер сел.
Оба мужчины молча пили свой кофе. Алиса медленно приходила в себя. Роланду стало тошно в предвкушении момента, когда его соперник обнимет ее за плечи или прошепчет слова утешения ей на ухо. Но Рюдигер уставился в пустоту перед собой, грея пальцы о кофейную чашку. Алиса резко поднялась и сообщила, что ей надо в туалет. И опять возникла неудобная для него ситуация: он остался наедине с ее бойфрендом. Роланд даже пожалел, что зашел в «Адлер». Он чувствовал себя беспомощно, неловко, нелепо. А Рюдигеру, похоже, все было нипочем, во всяком случае, он был сдержан и сидел, непринужденно откинувшись на спинку стула. Допив кофе, он достал из кармана книжку в бумажной обложке и принялся ее читать. Роланд заметил название. Гейне. Избранные стихи. Ему на ум пришла строчка, словно кто-то произнес ее у него над ухом. Это было клише, знакомое любому немецкому ребенку, как нарциссы Вордсворта или мама и папа Филипа Ларкина. Но ему было все равно. Слова просто соскользнули у него с языка:
–
«Не знаю, что значит такое»[99]
.Рюдигер оторвал глаза от страницы и улыбнулся:
–
«Что скорбью я смущен…»
Роланд начал декламировать третью строку:
–
Рюдигер подался к нему:
– Значит, вам нравится Гейне…
Роланд сделал глубокий вдох и сказал нормальным голосом:
– То немногое у него, что я знаю.
– Я должен вам кое-что сказать, Роланд. Чтобы все прояснить.
– Да?
– На тот случай, если вам интересно. Я не близкий друг Алисы. Любовник, или как вы это называете. Я ее… мм… scheisse[101]
, Verleger.– Издатель?
– Я хочу сказать, Lektor, редактор. Издательство «Лукрециус», Мюнхен. – И, встретив непонимающий взгляд Роланда, добавил: – Она не рассказала вам новости? По-видимому, нет. Итак. – Он неопределенно взмахнул рукой.
– Итак?
– Лучше пусть она вам сама скажет. Вот она идет.
Они смотрели, как Алиса подходила к столику. Роланд прекрасно знал эту походку. Она будет торопиться и захочет уйти. Он тоже хотел. Он устал от шумного веселья в кафе, от жаркого дыхания, от обилия тел и сваленных вокруг пальто и вообще от многочасового пребывания в гуще чужих людей. А еще он опасался новой перепалки с ней. Ему хватило и двух минут.
Подойдя к столику, она объявила:
– Я хочу уйти отсюда.
Рюдигер тотчас встал. Они отошли в сторонку и начали что-то обсуждать. В те считаные секунды, что он остался предоставленным самому себе, Роланд представил себе, что оказался в холодном краю, где вокруг не было ни деревца, скажем, в Шотландии, на острове Уист или Мак, на каменистом побережье ультрамаринового моря. В одиночестве. Он подхватил свой рюкзак. Рюдигер и Алиса коротко обнялись, и Рюдигер зашагал прочь, помахав Роланду на прощанье.
Повернувшись к нему, она произнесла:
– Мне надо тебе кое о чем рассказать. Но не здесь.
Он последовал за ней на улицу. Им навстречу шли толпы из открытого контрольно-пропускного пункта. Многие получили свои приветственные деньги и были полны энтузиазма поглазеть на Западный сектор. Повсюду были десятки, сотни детей в состоянии невероятного возбуждения, они носились и скакали по мостовой. Алиса стремительно шла против людского потока, к Кох-штрассе, к тому району, который люди довольно скоро научатся называть старым Востоком. Роланд отставал на пару шагов. Ни один из них не рисковал снова завязать разговор, пока они шли по улице. Они свернули в узкую улочку, у которой, похоже, не было даже названия. Когда начал накрапывать дождь, она остановилась. Что, вот здесь, под голым платаном, они и поговорят? Потом она заметила переулок на противоположной стороне.