Упражнения

Роланд вздохнул. Надо бы с ним поаккуратнее, надо перестать спорить. Если Лоуренсу сейчас возражать, это только вынудит его на еще более упрямое сопротивление. И он миролюбиво сказал:

– Ну, ладно. И чего же ты хочешь?

Вот в чем вопрос. Лоуренс отвел взгляд, прежде чем ответить:

– Я не знаю… – Ему не хотелось говорить. Похоже, у него созрел ужасный план.

– Перестань, вываливай все как есть.

– Я подумываю, может, пойти по актерской стезе.

Роланд вытаращил глаза. Точно, Вероник!

Лоуренс уткнулся взглядом в колени.

– Королевская академия или Центральная[148]. Или… Не знаю. Может быть, школа драмы в Монпелье.

Не стоит с ним спорить. Его надо выслушать. Но Роланд все равно затеял спор. Он пока не стал ничего говорить про Монпелье.

– В Королевскую академию поступают увлеченные дети. Бредящие сценой. Ты никогда не интересовался театром. Ты не участвовал ни в одном школьном спектакле. Ты не читаешь пьесы. Ты никогда не хотел сходить со мной ни на одну постано…

– Да. И это была моя ошибка. Теперь я интересуюсь.

– И в каком театре ты…

– Пока ни в каком. Послушай, пап. Это не театр. Это телевидение.

Самое важное – не повышать голос. Но Роланд повысил и даже распростер руки в театральном жесте изумления:

– Но ты почти не смотришь телевизор!

– Я буду смотреть.

Роланд прижал ладонь ко лбу. Он был куда лучшим актером, чем его сын.

– Это летнее помутнение мозгов!

Лоуренс достал из кармана мобильник и посмотрел на часы. Поднялся, обошел вокруг столика, встал позади Роланда и обхватил руками его шею. Потом поцеловал отца в темя.

– До встречи!

– Обещай мне одну вещь. У тебя полно времени. Не отказывайся от места в колледже завтра. Это решение на всю жизнь. Очень важное. Нам надо еще об этом поговорить.

– Угу.

Лоуренс сделал несколько шагов к дому, остановился и обернулся:

– Ты с ней связался?

– Конечно. И спасибо тебе за помощь. Я записался к ней на занятие.

* * *

Он пошел пешком, потому что был осторожен. Нет, скорее, насторожен. Он не доверял лондонскому метро. Лишь микроскопическое меньшинство, доверчивое и жестокое, было уверено, что нью-йоркские угонщики самолета теперь пребывали в раю и надо следовать их примеру. Но здесь, в городе с 60-миллионным населением, у них наверняка были единомышленники. Среди тех, кто ходил с плакатом «Рушди должен умереть» или сжигал его роман[149], или среди их младших братьев, сыновей и дочерей. То была глава первая. А глава вторая – это «башни-близнецы». Следующей главой, по-видимому, станет история карающего возмездия, военного вторжения, но не со стороны Саудовской Аравии, откуда были родом террористы, а со стороны их воинственного северного соседа. Две трети американцев были убеждены, что Саддам несет ответственность за массовое убийство в Нью-Йорке. Премьер-министр был прямо-таки воспламенен традиционной лояльностью к США и успешными интервенциями в Сьерра-Леоне и Косово. Страна готовилась к войне.

Несколько месяцев назад экстренные службы парализовали центральную часть Лондона учениями по поискам бомбы в метро. Да, явно уязвимое место в городе. Узкие замкнутые пространства, которые могли усилить мощь взрыва, плотные скопления людей, темные туннели, затруднявшие спасательную операцию и заблокированные рухнувшими стальными конструкциями, невидимыми в клубах ядовитого дыма. Короткий маршрут в рай. Он думал об этом, часто думал. Больше на метро ездить нельзя – вот о чем сейчас думал Роланд, хотя ему не удалось убедить Лоуренса. Автобусам тоже нельзя доверять. Так что он пошел пешком. Из старого города в дальний конец Бэлхема, через парк, было без малого две мили.

Он решил, что можно совершить сорокаминутную прогулку, готовясь к встрече, настраиваясь на нее. Чего он от нее хотел? Выполнить обещание, которое давал себе почти всю свою взрослую жизнь. Встретиться с ней и изложить свое взрослое понимание эпизода из своего позднего детства – и больше никогда с ней не видеться. Просто. Но его ужасала встреча с ней. Утром у него пересохло во рту, хотя он много пил, его слабило, он то и дело зевал. Он не стал обедать. И никак не мог мысленно сосредоточиться на предстоящей встрече. Его мысли о своем, личном, путались с национальным наваждением – и это тоже внушало ему ужас. Была только одна тема для обсуждения. Ее трудно было замолчать – даже на полчаса. Скатывание к войне, при попустительстве правительства, которое он поддерживал, пускай и не безоговорочно, а с некоторыми разочарованиями. После Берлина конца 80-х он жил с туманным ощущением политического оптимизма. В прошлом году эти надежды подтаяли, когда нью-йоркские башни и находившиеся в них люди обратились в прах. Ответ мог быть иррационально силовым. И еще он опасался последствий. Они в его воображении обретали вид нависавшей над миром черной тучи международных беспорядков, чьи злонамеренность и хаотичность усугублялись их непостижимыми последствиями. Это все могло обернуться адом. Как и встреча с Мириам Корнелл.