Львов вспомнил, как Витковский говорил, что славянское «слон» очень похоже на тюркское arslan «лев». Но он сразу перешел в поэтическое состояние и сообщил, что в том зверинце, что завел себе Иоанн Грозный, слоны содержались вместе со львами. Но и в украинский язык «слон» пришел из Польши, а значит от католиков. Там, на Западе, слонов видели чаще, чем русских, а единственным местом, где слоны были приставлены к досмотру, был зверинец в Константинополе, куда слоны попали еще во времена Юстиниана. Пал Второй Рим, возник город, который назывался просто Город, а по-турецки — Стамбул, а слоны все жили и там. Правда, не те же самые. Слона подарили как-то Карлу Великому. Славянам слонов долго не дарили — из-за их малой значимости: не слонов, конечно, а славянских князей. Но они могли видеть слонов все в том же Стамбуле, приехав по делам торговым, впрочем, а не за этим.
Ученым людям оставались слова из рукописи «егда хощетъ спати дубѣ ся въслонивъ спитъ». А «елефанта» в Европу принесли греки, взяв его у финикийцев.
— Мне рассказывали, — закончил Львов, — что у нас на Севере слоном зовут лося. Не знаю, впрочем, правда ли это. Но отчего вы, Максим Никифорович, меня об этом спрашиваете?
— Да так-с, досужий вопрос. Но кажется мне, что слон у нас есть символ Востока, который у нас, как говорится, как корове седло. Слон у нас слоняется, послоняется — и пропадет. В трех соснах заблудится, в снегу увязнет, а по весне найдут.
Все это время капитан Орлов спал, а во сне к нему приходила другая жизнь и другие страсти, далекие от службы.
Он вспоминал то, как недавно умер.
XIII
(кукла с человеческим лицом)
Как скоро стол окончился, то гости все разъехались, а королевна пошла раздеваться в спальню, где уже приготовлена была кукла.
— Эй, господин, — помахали ему, видя, что иностранец стоит на солнцепеке, — заходи скорей.
И шотландец шагнул в лавку, будто в колодец, — так высок был порог. Несмотря на то, что этот шаг он делал сотни раз, он и сейчас постарался сделать его медленно, чтобы не споткнуться. В лавке оказалось прохладно, даже холодно, несмотря на уличный зной. И все из-за этой глубины.
Хозяин продолжал звать его «англичанин», несмотря на то, что гость старательно отучал его. Он не был англичанином.
Предки его, шотландцы, помнили свое родство на пять веков вглубь, глубже, чем дно этой сирийской лавки, под которой наверняка есть древние камни от другой лавки, принадлежавшей прадеду хозяина, а под той находится предыдущая.
Клан служил английскому королю тоже несколько веков. Клан служил королю даже когда якобиты пошли войной на короля и когда Анну-бунтовщицу везли сквозь поле, покрытое телами шотландских мятежников. Джон Макинтош был на этой службе и тогда, когда скакал на сером коне по полю Ватерлоо, и будет служить королю сейчас, когда пройдет в неприметное помещение за лавкой, крохотную комнатку, в которой он встречался со своими агентами. Потом ему дадут пенсию, и он умрет в своем замке, больше похожем на горную хижину.
Юркий человек, торговец с базара, уже ждал его там. Он принялся рассказывать об уехавших и приехавших, а особое внимание уделил французу и русским, что прибыли накануне.
Этого француза Макинтош давно знал, а вот русские слыли тут редкими гостями.
Впрочем, не так давно он видел тут одного русского, старика, отправившегося в паломничество. На хитрого шотландца он произвел странное впечатление: тот русский был паломником необычным. Необычный паломник все время записывал что-то в книжечку и смотрел по сторонам так, будто взглядом хотел проверить прочность камней в старых крепостных стенах.
Шотландец свел с ним знакомство, представившись ученым, но, кажется, не обманул старика. Когда они сидели в ночной кофейне, тот курил, а русские паломники так не делали.
Но самое главное, у русского оказалась деревянная нога, как у настоящего пирата. Еще меньше Макинтошу понравилась откровенность паломника. Много и откровенно говорят либо глупцы, либо те, кто хочет что-то скрыть. Вот чего русский не скрывал, так того, что он воевал с Наполеоном. Тогда шотландец рассказал ему, как пошел в серые драгуны и как начал учить арабский из-за того, что после знаменитой битвы был прикован к постели и полгода пялился в балки потолка.
— Друг мой, — сказал русский, — это пустяки. Крепок дух, а не кости, надо будет, вы запрыгаете и на деревянных ногах.