Урановый рудник

Издав этот неожиданный цирковой возглас, подполковник Завальнюк картинным жестом откинул клапан портфеля и принялся с ловкостью профессионального иллюзиониста извлекать оттуда и класть на стол какие-то пакеты и свертки. По комнате, перебивая царившие здесь запахи ладана, мышей и старой древесины, поплыли весьма откровенные ароматы. Потянуло копченой колбаской, какими-то специями, чесноком и ванилью; поверх пирамиды свертков легла увесистая консервная банка с надписью по-английски и натуралистическим изображением тихоокеанского краба на этикетке. Рядом, деликатно стукнув донышком о столешницу, воздвиглась бутылка с длинным узким горлышком. Пыли на бутылке не было, но Холмогорову показалось, что она есть, такой солидный у этой емкости был вид.

— Вы не возражаете? — указав подбородком на бутылку, самым светским тоном осведомился Завальнюк.

— Кто я такой, чтобы возражать? — смиренно ответствовал Холмогоров, с некоторым изумлением ощущая, что слюнные железы у него во рту вдруг ожили и заработали на полную мощность.

— Ну, так как, — засмеялся Завальнюк, — есть польза гражданам России от силовых структур?

— Есть, и воистину неоценимая, — с готовностью признал Холмогоров.

Петр Иванович уселся за стол и вынул из кармана швейцарский армейский нож с огромным количеством лезвий и приспособлений. Выдвинув штопор, он откупорил бутылку, а затем, поменяв штопор на консервный нож, принялся ловко вспарывать банку с крабами. На губах его при этом играла слабая улыбка, в которой, как показалось Холмогорову, было очень мало веселья.

Взяв себя в руки, Алексей Андреевич встал и, подойдя к полке, начал выставлять на стол посуду: все, какие нашлись, тарелки, ровным счетом четыре штуки, две вилки — одна тяжелая, старой работы, с потемневшей костяной ручкой, а другая штампованная из алюминия, почерневшая да вдобавок щербатая… — и две жестяные эмалированные кружки для вина.

Как раз в тот момент, когда он с сомнением разглядывал кружки, прикидывая, прилично ли будет пить из такой простецкой посуды тонкое сухое вино, и не видя иного выхода, Завальнюк вдруг нарушил молчание.

— Вы, главное, не обольщайтесь, Алексей Андреевич, — сказал он негромко. — Это я насчет пользы…

— Вот как? — удивился Холмогоров, который, честно говоря, даже и не думал обольщаться.

— Да-да… Понимаете, будь на моем месте какой-нибудь дурак, он бы непременно попытался воспользоваться таким благоприятным моментом и начал бы вас профессионально вербовать. Как же, личный советник самого Патриарха! Грех не попробовать, знаете ли. А вдруг выгорит дельце? Да за такого агента начальство лысину в кровь расцелует!

— Гм, — сказал Холмогоров и осторожно поставил на стол кружки. Ничего нового Завальнюк ему сейчас не сказал, никакой Америки не открыл; более того, именно после этих его слов у Холмогорова начало крепнуть подозрение, что затеянный подполковником задушевный разговор под вино, крабов и иные деликатесы есть не что иное, как сравнительно тонкий способ все той же вербовки — тонкий в понимании подполковника Завальнюка, естественно. — И много у вас таких… инициативных? — спросил он, чтобы не молчать.

— Вы себе даже не представляете, сколько и в каких они чинах! — воскликнул Завальнюк, ловко опрокидывая банку с крабами на тарелку.

— А вам, стало быть, благодарность начальства ни к чему?

Завальнюк усмехнулся, поискал, куда бросить пустую банку, не нашел ничего подходящего и сунул банку на подоконник, за занавеску. Снаружи было уже совсем темно, и по стеклу со стороны улицы ползали, перелетая с места на место, привлеченные светом керосиновой лампы ночные бабочки.

— Отчего же, — сказал подполковник, расплескивая по кружкам темное, как венозная кровь, вино. — Благодарность начальства — штука хорошая, имеющая не только моральное, но и материальное выражение… Просто я трезво оцениваю свои возможности. Я наводил о вас справки, я наблюдаю за вами уже не первый день и очень четко осознаю, что вы мне не по зубам.

— Напишите статью в стенгазету, — суховато посоветовал Холмогоров. — «Грубая лесть как один из способов вербовки».

— Ну, зачем вы так, — ничуть не обидевшись, сказал Завальнюк. — Я вам не льщу, я просто констатирую факты. А факты, Алексей Андреевич, упрямая вещь, независимо от того, лестны они кому-то или, наоборот, неприятны. Вы мне не по зубам — вот вам, извольте, один факт, который вы восприняли как грубую лесть. Вы мне дьявольски мешаете с самого начала, еще с пристани, где мы садились на катер, — вот вам второй факт. И поскольку ни устранить вас, ни завербовать я не в состоянии, мне приходится прямо, честно и открыто обратиться к вам с предложением сотрудничества. Будем смотреть в четыре глаза, думать в две головы, а потом делиться своими наблюдениями и выводами… Все равно до катера еще несколько дней ждать, не станете же вы просто сидеть в избе и глазеть в окошко!

— Не стану, наверное, — согласился Холмогоров. — Хотя, честно говоря, не вижу, какая от меня в этом деле может быть польза.