Урановый рудник

Держась левой рукой за сердце и жадно хватая воздух разинутым ртом, участковый несколько раз ткнул пистолетом в кромешную темноту за распахнутой настежь дверью. Кажется, он пытался заговорить, но слова застревали у него в горле, не могли пробиться наружу. Петров яростно, как одолеваемая слепнями лошадь, мотал головой и наконец с огромным трудом сумел выдавить:

— Там… там… там…

Холмогоров медленно поднялся из-за стола, уже понимая, что в этом Богом проклятом месте опять стряслось что-то дьявольское и непотребное, но был не в силах представить себе, что бы это могло быть.

Глава 13

Жестяной ковшик, который" держал в руке Алексей Андреевич, громыхнул о сухое дно ведра. Воды в ведре не оказалось, и во втором тоже — Холмогоров, с самого утра странствовавший по поселку и его окрестностям в компании подполковника Завальнюка, напрочь позабыл о том, что водопровод в Сплавном отсутствует и что воду в дом надобно приносить из колодца.

Впрочем, вода не понадобилась. Завальнюк, который, кажется, разобрался в ситуации лучше Холмогорова, оставил в покое свой жуткий черный пистолет и, недовольно морщась, налил в кружку вина. Кружки в доме у отца Михаила были солидные, граммов на триста; Завальнюк твердой рукой наполнил эту чудовищную емкость до половины, а потом, бросив испытующий взгляд на сипящего, хрипящего и задыхающегося участкового, долил доверху.

— Не разлей, — коротко сказал он, подавая кружку Петрову.

С таким же успехом можно было требовать от лейтенанта, чтобы он сию минуту, не сходя с места, покончил с организованной преступностью. Руки у него ходили ходуном, и вино он, конечно же, расплескал — оно темно-красными струйками потекло по пальцам и закапало на пол, отчего Петров сделался похож на Джека-Потрошителя сразу после совершения очередного кровавого убийства.

Мгновенно убедившись, что без существенных потерь донести вино до рта ему не удастся, Петров принял единственно правильное решение и, наклонившись, буквально нырнул в кружку, впившись в ее жестяной край губами, — Холмогорову на миг почудилось, что и зубами тоже. Примерно треть содержимого кружки Петров не столько выпил, сколько высосал, издав при этом характерный звук, очень похожий на тот, что получается, когда гидравлический насос, откачав почти всю воду, начинает прихватывать воздух. Затем, когда опасность пролить вино уменьшилась, а сосать его дальше стало невозможно, Петров начал запрокидывать голову, переливая вино в глотку. Он пил, как арабский скакун, только что проделавший изнурительный дневной переход через раскаленные пески Сахары; вино красными струйками стекало к подбородку, а оттуда прямиком на шею, пропитывая засаленный воротник форменной милицейской рубашки.

Завальнюк наблюдал за ним с выражением брезгливого сочувствия на круглом, лишившемся обычного добродушия лице. Кажется, испытываемые Петровым похмельные мучения были ему понятны; не одобряя и даже презирая участкового, подполковник тем не менее избрал наиболее эффективный метод приведения его в чувство.

Петров со скворчанием всосал в себя последние капли дорогого виноградного вина, опустил кружку и обвел присутствующих взглядом оживших, заигравших маслянистым блеском глаз. Он удовлетворенно крякнул, а затем, не удержавшись, длинно, раскатисто рыгнул. По комнате поплыл отвратительный кислый запах.

— Хороша кашка, — сипло выдохнул Петров, — да мала чашка! А водочки у вас, случаем, не найдется?

— Перетопчешься, — холодно сказал ему Завальнюк и отобрал у Петрова кружку.

Услышав этот холодный и сухой, с металлическим оттенком голос, Петров, казалось, вспомнил, где и по какому поводу находится. Он вздрогнул и опустил расправившиеся было плечи. Смотреть на него было неприятно; процесс превращения стоящего, по отзывам, человека в кусок дрожащего студня всегда вызывал у Холмогорова острейшее сожаление, похожее на физическую боль.

Завальнюк тем временем выудил из кармана своей брезентовой куртки, которая больше не выглядела такой до неприличия новенькой и необмятой, яркую красно-белую пачку «Мальборо», зачем-то, разминая, покатал сигарету между пальцами и небрежным жестом сунул ее в уголок брезгливо искривленного рта.

— Ну, Петров-Водкин, — сказал он пренебрежительно, — выкладывай, что у тебя стряслось.

Петров вздрогнул и замер, уставившись на него, как на привидение.

— Как? — сипло переспросил он. — Как вы меня только что назвали?

Завальнюк насмешливо, недобро прищурился.

— А что, что-нибудь не так? Недоволен чем-нибудь? Может, на дуэль меня вызовешь?

От внимания Холмогорова не ускользнуло какое-то новое, жесткое, приценивающееся выражение, на миг промелькнувшее в розовых с перепоя, поросячьих глазах участкового. Судя по этому выражению, идея вызвать подполковника на дуэль показалась лейтенанту заманчивой.

— Что вы, — погасив этот странный, целящийся взгляд, сипло пробубнил Петров, — как можно? Какая там еще дуэль… Просто батюшка наш, отец Михаил, перед тем как в лес с концами уйти, точно так же меня обозвал. Эх ты, говорит, Петров, говорит, Водкин… Вот я и подумал: а вдруг вы его нашли?