Урановый рудник

Придя к такому выводу, Петров слегка опечалился. Похоже, он наконец достиг заветной цели и упился-таки до смерти. Однако и тут Иван Данилович оказался обманутым в своих ожиданиях. Он-то надеялся, что смерть, в полном соответствии с научным материализмом, окажется блаженным забытьем — короче, полным концом всяческих ощущений, мыслей и переживаний, а значит, окончательным избавлением от проблем, которые не давали ему покоя при жизни. На деле же выяснялось, что пропавший поп, отец Михаил, был-таки прав, когда травил байки про загробную жизнь, и теперь новопреставленному рабу Божьему Ивану Петрову предстояло держать ответ за свои многочисленные прегрешения по всей строгости местного закона. А закон этот, если верить отцу Михаилу, был посуровее земных законов, и такому закоренелому грешнику, как Иван Данилович, за дела его полагалось не каких-нибудь там восемь-десять лет и даже не пожизненное заключение, а вечные мучения в аду. Подумать только, вечные!

Мысль о наполненной моральными и физическими мучениями вечности так напугала Петрова, что он со страдальческим стоном оторвал щеку от поверхности, на которой та лежала, и сел прямо.

И, о чудо, все мигом стало на свои места! Оказалось, что Петров находится ни в каком не в аду, а в своем служебном кабинете — сидит на рассохшемся скрипучем стуле за своим письменным столом, на котором до этого, как случалось уже не однажды, лежал мордой. Привидевшееся ему адское пламя оказалось всего-навсего солнцем, которое на закате, перед тем как спрятаться за лесистым гребнем горы, всегда на несколько минут заглядывало в окошко кабинета. А мутным оно выглядело по той простой причине, что стекла в окошке никто не мыл, наверное, со дня постройки здания управы…

И вовсе он, как оказалось, не помер, а находился в самом что ни на есть добром здравии, разве что мучился с похмелья. Ну, так эти муки переживать ему было не впервой, и как от них избавиться, Иван Данилович знал досконально.

Правда, идти куда-то за эликсиром, помогающим в подобных случаях, Ивану Даниловичу до смерти не хотелось. Рассеянно разминая затекшую от долгого лежания на столе щеку, он огляделся, ибо не без оснований предполагал, что некоторое количество упомянутой субстанции может обнаружиться здесь же, в кабинете, на расстоянии вытянутой руки, а то и ближе. Спиртным он всегда запасался основательно — что называется, «с походом», — и, как правило, просто не успевал выпить все до последней капли. Эта привычка всегда иметь что-нибудь про запас для поправки головы не раз спасала Ивана Даниловича в таких вот сложных ситуациях, должна была спасти и теперь.

Итак, участковый Петров осмотрелся по сторонам, рассчитывая обнаружить где-нибудь поблизости полную или в крайнем случае ополовиненную бутылку «беленькой». На худой конец сошла бы и банка с мутным самогоном и даже пузырек какого-нибудь стеклоочистителя или одеколона — на людях Иван Данилович такими вещами не баловался, но наедине с собой, да еще когда подпирала крайняя нужда, мог выпить буквально что угодно, лишь бы в том, что он пил, содержался градус.

Увиденное исторгло из его груди вздох глубокого уныния, но никак не удивления. В кабинете царил жуткий бардак — чувствовалось, что, пребывая в беспамятстве, Иван Данилович не терял времени даром. Непривычная чистота на столе объяснялась очень просто: все, что обычно стояло, лежало и беспорядочно валялось на его поверхности, теперь перекочевало на пол. Там, на полу, ворохом лежали рассыпанные, желтые от старости бумаги, обтерханные картонные папки, кедровые орешки — в том числе почему-то и очищенные от скорлупы, — разбитая настольная лампа и даже, черт подери, табельный пистолет Ивана Даниловича. Все это богатство было густо припорошено пеплом и усеяно смятыми окурками, высыпавшимися из перевернутой поллитровой банки, заменявшей ему пепельницу. На непривычно голой столешнице перед участковым стояла водочная бутылка — увы, пустая. Рядом с бутылкой лежал на боку граненый стакан — сухой снаружи и внутри, но все еще издававший слабый дразнящий запах водки; хорошенько поискав под столом, Петров обнаружил еще одну поллитровку и чекушку, обе пустые.

Чекушка его добила, потому что это был неприкосновенный запас, который он прятал от самого себя в забитой ненужными бумагами и мусором печке, приберегая для экстренного случая. Иван Данилович поглядел на печку и снова вздохнул: так и есть, весь мусор из топки вывернут наружу и разбросан по всему кабинету, и рука по локоть в саже…

Все это означало, увы, что за опохмелкой придется идти. Немного утешало лишь то, что идти совсем недалеко, через каких-нибудь два дома, и не к кому-то на поклон, а в свое собственное жилище. Пил Иван Данилович в кабинете и заснул тут же, в кабинете, прямо на столе, а значит, домой не ходил. А дома, на кухне, на полочке за занавеской, стояла у него бутылочка первача, купленная позавчера у тетки Груни и чудом уцелевшая до сего момента. А раз так, то потерпеть ему осталось всего ничего, от силы пять минут. Дайте только до дома добраться, и все будет расчудесно…