Усадьба ожившего мрака

В дом Гриня вошел первым, сделав остальным какой-то неопределенный знак рукой. Впрочем, все поняли, затаились. Влас привалился спиной к покосившемуся забору, вгляделся в бледное Стеллино лицо. Всю дорогу он нес ее на руках, отказывался от любой помощи. Даже Грини. Особенно Грини. Он нес и прислушивался. Нес, прислушивался и ровным счетом ничего не слышал… Но Гриня сказал, что Стелла не мертва, и он будет верить. Не во что ему больше верить.

Гриня появился на крыльце через пару минут, махнул рукой, приглашая всех внутрь. За его спиной маячил тонкий девичий силуэт. Наверное, Соня.

Дом встретил гостей волнами тепла, и только сейчас Влас понял, как сильно он продрог – до дрожи в онемевших мышцах, до гусиной кожи. Остальные выглядели не лучше. Особенно Всеволод, который так же, как и сам Влас, отдал свое пальто Танюшке. Да и девочке тоже досталось. Выглядела она немногим лучше Стеллы. Им всем досталось, если уж начистоту.

Лучше и краше остальных выглядел лишь трехглавый пес. Он выступил из темноты, как только они покинули пределы Гремучего ручья, зыркнул красными глазками, тихо зарычал, а потом в один прыжок оказался рядом с Севой и Танюшкой. Когда-то у Власа был пес, самый обыкновенный, беспородный, злющий со всеми, кроме своего хозяина. Власа он любил какой-то безоговорочной, слепой любовью, бросался на грудь со щенячьим повизгиванием, как только тот входил во двор. Горыныч сейчас тоже был похож на того пса. Разве что радости в нем было в три раза больше. Он сунулся к Танюшке сразу тремя своими головами и она обхватила руками, уткнулась лицом в клочковатую шерсть, замерла. Наверное, эти объятья что-то значили, были чем-то куда более важным, чем обычное приветствие, потому что Горыныч хорошел на глазах. Если такое вообще можно сказать о нездешней твари. Как бы то ни было, а он больше не был похож на оживший труп, под черной, как ночь, шерстью, перекатываясь, бугрились мышцы, а красные огни глаз сделались ярче. Даже у Костяной башки, который никогда не славился ни красотой, ни яркостью.

Так бы они и стояли, обнявшись, если бы не Гриня.

– Ребятки, нам надо спешить. – Он вглядывался в темноту, вид у него был мрачный и настороженный одновременно. – Потом намилуетесь. Горыныч, иди вперед на разведку.

На него обернулась Костяная башка, зыркнула глазюками, клацнула челюстями. Другой бы испугался, а Григорию, кажется, все было нипочем.

– Нам до света нужно быть на месте, – сказал он, глядя на всех сразу. – А для этого нужно поднажать. Поэтому, вперед!

Танюшка разжала руки, отпуская свою трехглавую зверюшку на волю, но прежде чем исчезнуть в темноте, Горыныч сунулся к Власу. Влас отшатнулся. Наверное, упал бы, если бы за его спиной не оказался Гриня. Гриня поддержал, подставил дружеское плечо, шепнул едва слышно:

– Не бойся, Влас. Горыныч может помочь.

Он боялся не за себя, он боялся за женщину, которую прижимал к груди, которая, возможно, больше не человек.

– Он ее не тронет. – В голосе Грини не было уверенности. Власу так казалось.

Не тронул. Обнюхал двумя своими живыми головами, оскалился, тихо зарычал. Влас дернулся, кажется, лишь глазом моргнул, а Гриня уже не стоял сзади, Гриня уже прикрывал его от Горыныча. Видели ли остальные этот трюк? По всему выходило, что не видели, потому что о чем-то переговаривались.

– Она своя, – сказал Григорий и без страха ухватил Горыныча за среднюю голову. Горыныч снова оскалился. В глазах его полыхал дьявольски огонь. И Влас приготовился защищаться, голыми руками, зубами рвать эту нежить, если только посмеет, если только дернется в сторону Стеллы.

Не посмел, перестал скалиться.

– Она такая же, как я, – сказал Гриня шепотом, а потом добавил: – Будет, если ты ей поможешь продержаться.

Откуда это? Откуда уверенность, что трехглавый пес захочет, а главное сможет помочь?

– Влас, не мешай. – Теперь Гриня смотрел прямо ему в глаза. Теперь в его собственных глазах полыхал этот дьявольский огонь. Или не дьявольский? – Доверься мне, Влас.

И он доверился. Он доверился Грине еще там, в кабинете фон Клейста. Что уж теперь? Только сердце все равно перестало биться, когда над бескровным Стеллиным лицом завис красноглазый череп. Власа окатило холодом, ресницы покрылись инеем. И его собственные, и Стеллины. А потом Стелла вздохнула. Он ясно почувствовал этот вздох. Впервые за все время он почувствовал, что она не мертва. А Горыныч уже отступил, растворился в темноте. Гриня тоже отступил, отошел к ребятам.

Наверное, этот холод от мертвого дыхания мертвого пса так и был с Власом до самого конца, потому что тепло, исходящее от жарко натопленной печи в первые мгновения причинило едва ли не боль. Отпустило не сразу. Кажется, прошла целая вечность.

За эту вечность в доме Тимофея Ивановича изменилось все. За эту вечность Соня со сдавленным счастливым криком бросилась на шею Митяя, и он прижал ее к себе сначала неловким, а потом по-мужски крепким жестом.