Ущелье дьявола

Лотарио, о котором Христина вспоминала с материнской нежностью, пока не мог вернуться в замок. Он учился у пастора Оттфрида вместе с его внуками. Но через месяц он должен был приехать, так как наступали летние каникулы. Все слуги, нанятые бароном, уже вступили в свои должности. После обеда вновь прибывшие молодые хозяева спокойно прогуливались вокруг замка, а к вечеру им уже казалось, что они живут тут давным-давно. Христина была очень утомлена путешествием и рано ушла к себе. Вскоре и барон с Юлиусом разошлись по своим комнатам.

Перед сном Юлиус решил заглянуть в библиотеку. Там в дубовых шкафах с резьбой он увидел ряды книг в роскошных переплетах с его гербами. Его поразил подбор книг. Кто мог так хорошо знать его вкусы? Сам Самуил, отлично знавший литературные предпочтения друга, и тот не сумел бы сделать лучший выбор.

Юлиус стоял перед книгами, размышляя об этой странности, как вдруг почувствовал, что кто-то положил ему руку на плечо, и вздрогнул. Обернувшись, он увидел перед собой Самуила Гельба.

– Ну как, дорогой Юлиус, ты провел этот год?

– Самуил! – воскликнул Юлиус, и ошеломленный, и обрадованный. – Но как ты попал сюда?

– Очень просто, я здесь живу.

XXIX Неприятель в крепости

То ли инстинкт, то ли предчувствие, а может, чисто женское чутье вызывало у Христины необъяснимый страх перед этим прекрасным, величественным замком. Она чуяла какую-то опасность. Как она теперь сожалела, что им пришлось оставить любовное гнездышко на чудесном острове, где их счастье не омрачалось никакими заботами, никакими порывами человеческих страстей! А между тем будто бы ничто не изменилось в их жизни. Муж любил ее по-прежнему, она по-прежнему обожала свое дитя и мужа. Чего еще она могла желать? Чего ей было опасаться?

Барон Гермелинфельд через несколько дней должен был уехать в Берлин, куда его призывал долг службы. Перед отъездом он побеседовал с Христиной.

– Милое дитя, – обратился он к ней, – я правду сказал, что не видел Самуила Гельба тринадцать месяцев. В последний раз я встретился с ним на другой день после вашего отъезда. Тогда он не только не извинился за свое дерзкое послание, но и повторил угрозы, адресованные тебе. До сих пор у нас не было причин расценивать эту выходку более чем как простое хвастовство. Но, если он осмелится вновь появиться рядом с вами, помни, что я твой помощник и союзник в этой войне. Призови меня, и я немедленно явлюсь.

Это обещание только наполовину успокоило Христину. Она решила повидаться с Гретхен и расспросить ее, не видела ли она Самуила после сцены в развалинах. К ее удивлению, Гретхен отвечала на ее вопросы весьма уклончиво. Пастушка казалась еще более одичавшей. После смерти пастора Шрейбера и отъезда Христины Гретхен общалась лишь со своими травами и животными. К замку ее приучить оказалось еще труднее, чем к пасторскому дому. К тому же, когда ее хижинку перестроили, та перестала ей нравиться. Гретхен находила ее чересчур роскошной. Кроме того, ей не нравилось, что хижина стоит так близко от замка. Она уходила со своими козами в горы и часто по нескольку дней не возвращалась в хижину. Христина осталась наедине со своими тревогами, тем более жестокими, что они были неопределенны и темны. Да и в самом деле, что может быть ужаснее неизвестности, а к этому прибавлялась еще тяжесть на сердце от невозможности поделиться своими страхами с мужем. Она глубоко страдала оттого, что Юлиус оказал такое сопротивление отцу в разговоре о Самуиле и подчинился барону с явной неохотой. Значит, он не довольствовался ею одной? Она не стала для него всем? Значит, неприязни, которую она с самого начала испытывала к Самуилу, Юлиус просто не замечал или не желал замечать?

Однако, как и всякая любящая женщина, Христина стремилась оправдать любимого и объясняла себе сопротивление Юлиуса досадой человека, которого считают способным поддаться постороннему влиянию, то есть бесхарактерным. Следовательно, в разговоре с бароном Юлиус защищал не Самуила, а самого себя. В результате Христина решила, что она на его месте действовала бы так же.

Впрочем, у нее было свое верное и неизменное прибежище, спасение и утешение во всех бедах – ее дитя. У колыбели Вильгельма Христина забывала обо всем. Нельзя было представить ничего очаровательнее и трогательнее этой матери, которая сама еще недавно была ребенком. Христина сохраняла всю свою грацию, обаяние и чистоту девственности. Но, когда она любовалась на своего ребенка и ласкала его, в ней уже вполне чувствовалась мать. К ее величайшему горю, она не могла сама кормить сына. Врачи считали ее слишком юной и слабой, и Юлиус вторил им. О, если бы они позволили ей! У нее нашлись бы силы! Окружив кормилицу всяческими заботами, она в то же время завидовала ей, почти ненавидела ее, эту свою соперницу – здоровую, крепкую и простоватую крестьянку, которой она, Христина, была вынуждена уступить лучшую часть своего материнства.