«Хорошо. Только заключим договор. Я буду часто приезжать в Ландек, но не хочу, чтобы об этом знали. Я буду проходить в стороне от пасторского дома, так что Шрейбер меня не увидит. Но твоя хижина совсем близко от развалин, и мне от тебя не скрыться. Так вот, обещай, что ты никоим образом, ни прямо, ни косвенно, не дашь знать барону Гермелинфельду о том, что я здесь бываю, и тогда я, в свою очередь, ручаюсь, что вылечу твою лань».
«А если не вылечите?»
«Тогда говори что хочешь и кому хочешь».
Я уже была готова дать это обещание, но тут меня взяло сомнение, и я сказала:
«Откуда я знаю, вы, может, собираетесь нанести кому-нибудь вред или погубить мою душу?»
«Нет», – ответил он.
«Хорошо, тогда я никому не скажу».
«Так помни: барон Гермелинфельд не должен знать о том, что я бываю в Ландеке. Обещаешь?»
«Обещаю».
«Хорошо. Подожди меня, а тем временем вскипяти воду».
Затем он ушел и через несколько минут вернулся с пучком травы, которую мне не показал. Он распарил эту траву в горячей воде, обложил ею раненую ногу лани и забинтовал. Потом сказал мне:
«Оставь эту повязку на три дня. Твоя лань будет хромать, но вылечится. Только помни, что, если ты проболтаешься, я ее убью».
Вот почему я и прошу вас ничего не говорить господину барону, чтобы он ничего не узнал через меня, пусть даже косвенно.
– Будь спокойна, – заверила пастушку Христина, – я клянусь, что ничего ему не скажу.
– Дело вот в чем… Ваш замок, сударыня, тот самый замок, который вам подарил отец Юлиуса и в котором вы теперь живете, выстроил не кто иной, как Самуил Гельб.
Христина задрожала.
– Но, как… как он это сделал? – спросила она.
– А кто еще мог в такое короткое время отстроить такой замок? Разве вы сами не видите, что это дьявол? Никому другому не удалось бы оживить эти мертвые руины всего за каких-нибудь одиннадцать месяцев, сколько бы он ни нанял рабочих! Он был тут и в то же время повсюду. Жил, наверно, поблизости, потому что, как только был нужен, немедленно появлялся. А где он жил? Я точно знаю, что не в Ландеке и не в пасторском доме. Притом у него не было лошади. Как же он сюда приезжал? И заметьте, когда господин барон наведывался взглянуть на работы, он никогда его здесь не заставал, да и не подозревал, что тот принимает участие в этом деле. А как ухитрился Самуил Гельб заставить архитектора молчать? Он целыми днями рыскал по горам под предлогом, что изучает ботанику. И он изрыл всю скалу в том месте, где построен замок, и повсюду наделал каких-то ходов и подземелий. Что он там такое устроил, уж я не знаю. Вы меня сочтете за безумную, но уверяю, что однажды, припав ухом к земле, я ясно расслышала под землей ржание коня.
– Ну, милая, это тебе точно пригрезилось, – покачала головой Христина.
– Хорошо, я расскажу вам о другом случае. Однажды в двух шагах от моей старой хижины он начал строить каменный фундамент. Я, конечно, не знала зачем, но на другой день, ранним утром, заметив, что мои козы боятся рабочих, я увела их в горы и вернулась домой вечером. За это время моя хижина исчезла, а на ее месте я нашла вот этот домик, полностью отстроенный и даже меблированный, такой, каким вы его теперь видите. Ну, подумайте сами, разве это не колдовство? Самуил Гельб был тут. Он сказал мне, что мою хижину перестроили по приказу господина барона. Но это все равно ничего не значит и вовсе не объясняет, каким образом целый дом мог быть построен за двенадцать часов. Я знаю, я сама вижу, что этот новый домик и лучше, и удобнее, и прочнее, чем прежний. И все-таки я его боюсь. Временами мне кажется, что я живу в доме дьявола.
– Все это действительно очень странно, – признала Христина, – и хотя я не разделяю твоих суеверий насчет Самуила Гельба, мне и самой было бы неуютно в доме, который выстроен им. Но скажи мне вот что. Когда ты встречала его в наше отсутствие, он был по-прежнему дерзок?
– Нет, мне скорее казалось, что он расположен ко мне и даже оказывает мне покровительство. Он лучше меня знает лечебную силу разных растений, только не верит в их душу, как верю в нее я. Он часто подсказывал мне, чем излечить захворавших коз.
– Да и ты теперь изменила свое отношение к нему? По крайней мере мне так думается.
– Хотела бы, да не могу. За весь этот год он не сказал и не сделал ничего дурного. Но цветы и травы по-прежнему говорят мне, что он принесет несчастье всем, кого я люблю: вам и господину графу. Он что-то скрывает. Он делает вид, что ни о чем худом не думает, для того чтобы усыпить нашу бдительность. Как только я его вижу, во мне сейчас же против воли поднимается гнев. Напрасно я пытаюсь победить это чувство, напоминая себе обо всех услугах, которые он мне оказал. Я вроде никогда ни к кому не питала ненависти, а его, кажется, ненавижу. Только напрасно мы говорим так громко. Он колдун, он узнает, что я вам все рассказала, что я его ненавижу, что…
– Что не только матери отличаются неблагодарностью, – внезапно раздался позади собеседниц властный голос Самуила Гельба.