Ущелье дьявола

Женщины, вздрогнув, обернулись. Христина не смогла удержаться от крика. Малыш проснулся и заплакал. Самуил устремил на Христину суровый взгляд. Он держал в правой руке белую шляпу, которую снял, приветствуя дам, а в левой – ружье. Черный бархатный сюртук, до верха застегнутый, подчеркивал холодную бледность его лица. Откуда он явился? Позади скамьи, где сидели женщины, высилась отвесная скала в пятьдесят футов.

– Чего же вы так испугались? – спокойно спросил Самуил. – Посмотрите, вы разбудили ребенка.

Гретхен продолжала трепетать.

– По какой дороге вы пришли? Откуда?

– В самом деле, милостивый государь, как вы здесь очутились? – спросила Христина.

XXXII Оскорбление цветов и ребенка

– Как я здесь очутился, сударыня? – переспросил Самуил. – Уж не думаете ли вы, как и Гретхен, что я выходец из ада? Увы, я далеко не так сверхъестественен и могущественен. Просто-напросто вы были так погружены в свой разговор, так усердно про меня злословили, что не заметили, как я подошел. Вот и все.

Христина, несколько оправившись, баюкала мальчика, который вскоре опять уснул. Самуил сказал ей:

– Вот видите, мой совет был неплох, и Вильгельм, кажется, чувствует себя прекрасно.

– Это правда, милостивый государь, и я приношу вам искреннюю благодарность от всего моего сердца.

– Что касается тебя, Гретхен, твоя лань погибла бы, если бы я ее не вылечил. А козы расхворались и все пали бы, если бы я не указал тебе средства от их болезни.

– Это правда, – подтвердила Гретхен мрачно. – Только откуда вы все это узнали?

– Да хотя бы от самого Сатаны, в чем ты, кажется, вполне уверена. Ведь если так, то вы должны быть еще больше мне благодарны, потому что ради вас я погубил свою душу. А вы вместо этого обе меня ненавидите. Справедливо ли это?

– Господин Гельб, – проговорила Христина, – вы сами добиваетесь того, чтобы мы вас ненавидели. Я, напротив, хотела бы уважать вас. Я не сомневаюсь, что вы обладаете какой-то особенной силой. Почему же вы не применяете ее во благо, а употребляете во зло?

– Я охотно делал бы так, сударыня, если бы вы объяснили мне, что есть добро, а что есть зло. Если мужчина находит женщину красивой, если он с восторгом любуется ее грацией, если он, помимо своей воли, завидует тому счастливцу, который обладает этой прелестью, то это, по-вашему, что? Зло? Вот вы, например. Предположим, что я люблю вас. Это зло? Но Юлиус тоже полюбил вас, и вы нашли, что это добро, а не зло. Как же случилось, что то, что в нем было добром, во мне стало злом? Нет, все, что разум допускает, и все, что природа одобряет, все это не зло, а добро. Почему вы сегодня не могли бы полюбить человека, которого полтора года назад не любили? Разве добродетель зависит от календаря?

Христина склонилась над сыном и поцеловала его, как бы пытаясь своим материнством защитить в себе женщину. После этого, совершенно успокоившись, она сказала:

– На ваши софизмы я ничего отвечать не буду, господин Гельб. Я люблю Юлиуса не по принуждению и не из добродетели, а по свободному выбору сердца. И никого другого я любить не хочу.

– Вы хотите любить только его? – спросил Самуил все тем же вежливым и серьезным тоном. – О, в этом вы правы, сударыня. Юлиус этого заслуживает. Он обладает многими хорошими качествами. Ему нельзя отказать ни в нежности, ни в деликатности, ни в преданности, ни в уме, хотя в то же время нельзя не заметить, что в нем совершенно отсутствуют сила, деятельность, энергия – то есть те качества, которыми обладаю я. Теперь скажите, в вашей ли власти не ценить энергию или не замечать, что я ею обладаю? Простите меня за отсутствие скромности, но ведь скромность – ложь, а я никогда не лгу. Так вот, видите ли, я уверен, что, хоть вы и боитесь меня, бывают все же минуты, когда вы мне изумляетесь. А Юлиус, хотя я и не видел, каков он был во время вашего свадебного путешествия, Юлиус, невзирая на всю его любовь к вам, наверно, не раз за этот год принимался скучать. Простите, что я говорю это, но вы сами в глубине души признаете мою правоту. Да это и понятно. Юлиус не умеет управлять жизнью: не он ее, а она его ведет. Дело в том, видите ли, что величайшая добродетель мужчины – это воля: без нее ни разум, ни доброта не имеют никакой силы. Вы – дело другое, вы женщина, вам можно обойтись без воли, но она необходима тому, кто взял вас под свое покровительство. А между тем в нем-то вы ее и не находите. Юлиус сам от вас ускользает и не в силах удержать вас. Вы его держите только сердцем, а я его держу умом. Общий вывод из всей этой моей философии очень ясен и прост: вы – женщина, а он женоподобен. Потому-то он и принадлежит мне… Я не осмеливаюсь сказать, что от этого вам…

– Не говорите этого, милостивый государь! – прервала его раздраженная Христина. – Не говорите этого, если не хотите, чтобы я вспомнила о ваших гнусных дерзостях.

Самуил, в свою очередь, помрачнел. Он грозно произнес: