Ущелье дьявола

– О, – сказал Самуил, пожимая плечами, – замок для меня недоступен, что и говорить. Как я вижу, вы все еще думаете, что я пущу в ход насилие. Но говорю вам еще раз, мне нет надобности прибегать к таким средствам. Мне вполне достаточно моих знаний, которые я приобрел упорным трудом. Гретхен, например, останется совершенно свободна. Моими пособниками станут ее же собственные склонности и инстинкты. Мне вполне под силу разбудить в ее душе дремлющую любовь, разжечь ее желания, поднять в ее прекрасной дикой цыганской крови все необузданные страсти сильной и здоровой девушки.

– Ты оскорбляешь память моей матери, гнусный ты человек! – вскрикнула Гретхен в негодовании.

В это время она держала в руках ветку с цветами, которой кормила козу. Придя в неописуемую ярость, она взмахнула ею и изо всех сил хлестнула Самуила по лицу. Тот побледнел, его губы свело от бешенства. Но он сдержался.

– Послушай, Гретхен, – сказал он спокойно, – ты опять разбудила ребенка.

В самом деле, малыш проснулся и заплакал.

– А знаете ли вы, – воскликнула в свою очередь Христина, – знаете ли, о чем кричит это невинное слабое дитя? Оно кричит о том, что мужчина, оскорбляющий женщин, – негодяй!

На этот раз Самуилу даже не пришлось подавлять своих эмоций. Он остался совершенно бесстрастен, только его спокойствие очень походило на то чувство, с каким он встретил оскорбление, нанесенное ему Дормагеном.

– Хорошо, – сказал он. – Вы нанесли мне оскорбление тем, что для вас всего дороже и священнее. Ты, Гретхен, – своими цветами, вы, сударыня, – своим ребенком. Как вы неблагоразумны! Через это вас и постигнет горе. Я настолько ясно вижу будущее, я так уверен в том, что буду отмщен, что даже не способен на вас сердиться. Мне жаль вас. До скорого свидания. – И он сделал рукой жест то ли прощальный, то ли угрожающий и быстро удалился.

Христина некоторое время молчала. Потом, передав Вильгельма Гретхен, она сказала:

– Отнеси его в колыбель.

Затем, с видом человека, принявшего твердое решение, она быстро направилась к замку, подошла к двери кабинета Юлиуса и постучалась.

XXXIII Прямой вопрос

– Кто там? – спросил Юлиус.

Христина отозвалась.

– Сейчас, – ответил супруг.

Христине показалось, что он был не один. Спустя минуту дверь открылась. Христина в смущении отступила назад: в комнате был Самуил. Он поклонился Христине с изумительным хладнокровием.

– Как вы себя чувствуете, сударыня, после треволнений ночи? – обратился он к ней. – О Вильгельме я не спрашиваю – Юлиус уже сказал, что он чувствует себя превосходно со своей новой кормилицей.

Христина пыталась взять себя в руки.

– Ты, кажется, удивлена тем, что встретила здесь Самуила, – заметил Юлиус. – Я прошу у тебя прощения за него и за себя и умоляю ничего не говорить отцу о его присутствии здесь. Строго говоря, я сдержал обещание, потому что не приглашал Самуила. Я его… как бы это выразиться?.. просто встретил. И признаюсь откровенно, я не мог принести в жертву надуманным предубеждениям настоящую дружбу. Мой отец уверен, что Самуил погубит его сына. Я знаю только, что Самуил спас моего.

Тем временем Христина уже успела овладеть собой. К ней вернулись и решительность, и мужество.

– Я буду вечно благодарна господину Гельбу за врачебную помощь, которую он нам оказал, – проговорила молодая женщина. – Но, Юлиус, мы обязаны также помнить и о признательности твоему отцу. Прав или нет господин Гермелинфельд, но он тревожится. Зачем же мы будем поступать ему наперекор и огорчать его? Если господин Гельб – твой истинный друг, то он, как мне кажется, не должен настраивать сына против отца. И если уж быть откровенной, то надо сказать, что не один только твой отец имеет предубеждение против господина Гельба. Я женщина прямодушная и храбрая, – прибавила она, глядя Самуилу прямо в лицо, – и я прямо скажу, что думаю. Я разделяю эти предубеждения. Я думаю, что господин Самуил Гельб приходит сюда лишь затем, чтобы помешать нашему счастью и нашей любви.

– Христина! – с упреком сказал Юлиус. – Вспомни, что Самуил – наш гость.

– В самом деле? Это он тебе так сказал? – спросила Христина, устремляя на него свой чистый, гордый взгляд.

Самуил улыбнулся и ответил на эту выходку любезностью, за которой таилась угроза:

– Когда вы волнуетесь, вы становитесь еще прелестнее, чем обычно, сударыня. Я думаю, вы нападаете на меня из простого кокетства.

– Прости ее, Самуил, – произнес Юлиус. – Она ребенок. Милая Христина, Самуил не навязывает мне свое общество – я сам зову его. Я не желаю лишаться его дружбы.

– Однако ты целый год обходился без него. Так, стало быть, мы дожили до того, что жены и ребенка теперь тебе недостаточно?

Переглянувшись с Самуилом, Юлиус усадил жену на стул, сам сел у ее ног и, взяв ее руку в свои, сказал: