Ущелье дьявола

Самуил не сделал к ней ни шагу. Только произнес ее имя:

– Гретхен!

Она встала на колени и в молчаливой мольбе протянула к нему руки.

– Иди же сюда, – сказал Самуил.

Она подползла к нему, цепляясь за растения.

– У меня нет больше сил, – простонала девушка. – Подними меня.

Он наклонился, взял ее за руки и поставил на ноги.

– О! Какой ты сильный! – воскликнула она, словно любуясь им. – Дай взглянуть тебе в лицо.

Она положила руку ему на плечо и запрокинула голову, словно не могла глаз отвести.

– Ты прекрасен! – сказала она восторженно. – Ты похож на властителя ночи.

Ее движения были мягки, а голос полон невыразимой неги. Сначала в терзаниях этой невинной души чувствовался скорее ужас, чем искушение. Но Самуил начал сам терять хладнокровие и проникаться страстью этого пылкого сердца. Вдруг Гретхен обвила руками его шею и, поднявшись на цыпочки, прижалась лбом к его щеке. Он жадно припал губами к ее губам. От этого поцелуя огонь разлился у нее по жилам, и она вся затрепетала, потом, вырвавшись из его объятий, несчастная отскочила назад, издав сдавленный крик:

– О, я бесчестная! Я нарушаю свой обет! Нет, лучше умереть!

Она быстро подняла блестевший на траве нож и ударила им себя в грудь. В тот же миг Самуил перехватил ее руку. Удар был ослаблен, но кровь все же полилась из раны.

– Бедный ребенок! – воскликнул Самуил, отнимая нож. – Хорошо, что я вовремя удержал тебя! Ну, рана пустяковая.

Гретхен, казалось, не чувствовала боли. Она смотрела тусклым взглядом перед собой и мыслями она была далеко. Потом она провела рукой по волосам.

– Больно тебе? – спросил он.

– Нет, напротив, я чувствую облегчение. Как будто рассудок вновь возвращается ко мне. Я теперь начинаю все понимать. Я знаю, что мне надо сказать.

Она залилась слезами и сложила руки в мольбе.

– Выслушайте меня, господин Самуил! – начала она. – Пощадите меня, пожалейте меня! Видите, я у ваших ног. Я покорилась, ведь вы сильнее. Если вы захотите, я буду ваша, ну, так пощадите же меня! Милосердие более величественно, чем победа. О! Прошу вас, умоляю! К чему злиться на меня? Ради минутного торжества своего самолюбия вы готовы погубить мою несчастную жизнь! Что же станет со мной потом? Не опасайтесь, что, если вы меня сейчас пожалеете, я потом стану вас оскорблять. Ах! Это для меня урок, который я не забуду до самой смерти! Я даже расскажу обо всем Христине. Я поступлю так, как вы прикажете. Ведь я и так у ваших ног, что мне еще сделать? Вы мужчина, а я даже не женщина, я еще совсем ребенок. Разве можно обращать внимание на то, что скажет или подумает ребенок? Разве можно губить его из-за одного неосторожно вырвавшегося слова? О, господин Самуил, пощадите меня!

В ее голосе слышалось такое отчаяние, такая безысходная скорбь, что Самуил почувствовал смущение. Быть может, впервые в своей жизни он колебался. Невольная жалость закралась к нему в сердце при виде неподдельного отчаяния этой девственно чистой души, которую он в угоду своей гордыне собирался запятнать. К тому же ведь она смирилась и покорилась ему. Она была теперь в его власти. Она сама призналась, что ее жизнь в его руках! Значит, он мог быть великодушным. Раз она сама отдавалась, так следовало ее пощадить. К несчастью, Гретхен была прекрасна, да и зелье продолжало действовать. Мало-помалу ее отчаяние перешло в какое-то изнеможение и бред, она взяла руки Самуила и стала покрывать их поцелуями, выражавшими мольбу, она обращала к нему влажный, пламенный взгляд.

– Ах! – сказала она странным голосом. – Поторопись же исцелить меня, а то будет поздно!

– Хорошо, – ответил он, устремив на нее пылкий, затуманенный страстью взгляд, – я излечу тебя: я принесу другое питье, которое усмирит волнение в крови и освежит тебя. Я иду.

– Да-да, ступай, – пробормотала она, как во сне. Губы шептали: «Уходи!» – а взгляд говорил: «Останься!»

Самуил попробовал уйти от нее.

– Неужели я не могу управлять своей волей? Ты покорилась, ты скажешь о том Христине. И довольно. Прощай, Гретхен! – И, вырвавшись из ее объятий, он бросился к скале.

– Ты уходишь! – жалобно простонала Гретхен.

– Ухожу, прощай!

Но едва он очутился у входа в потайной ход, как две руки страстно обхватили его, жаркие уста прильнули к его устам, и юноша почувствовал, что теперь уже не властен над собой.

XLV Страхи Христины

На следующий день, около четырех часов пополудни, Юлиус и Христина отправились гулять. Они только вышли из замка.

– В какую сторону пойдем? – спросил Юлиус.

– Куда хочешь, – ответила Христина.

– Ах, мне все равно, – проговорил Юлиус с каким-то ленивым равнодушием.

– Так поднимемся к Гретхен. Сегодня она не приходила. Пришлось послать няню за ее козой. Меня это немного беспокоит.

Они взошли на выступ, где стоял домик Гретхен. Христина обернулась и посмотрела на долину.

– Какая чудная картина! – восхитилась она, показывая на реку и далекие очертания холмов.

– Прекрасная, – произнес Юлиус, не поворачивая головы.

Христина сделала вид, что не заметила равнодушия мужа. Она подошла к хижине Гретхен. Дверь была заперта.

– Наверно, она в горах, пасет своих коз.