Услышь нас, Боже

Несомненно, литературы о действии темных сил среди приверженцев Джона Уэсли[96] практически не существует, размышлял Коснахан, устремив невидящий взгляд в ортодоксальные глубины Рима. Но он боялся, что слухи, ходившие среди соседей, имели под собой фактическое основание. На самом деле мать никогда не использовала свои колдовские способности для злых дел, а всегда только для добрых и, скорее всего, просто не могла противиться этому дару. Безусловно, она сама не считала его темным. При всей пугающей репутации, какую она создала Коснаханам в Баллафе, ее дар был – на свой извращенный манер – еще и хорошим социальным активом. Здравый смысл обеспечил ей вполне безбедную жизнь. Сколько Коснахан себя помнил, ее услуги пользовались большим спросом, потому что во времена его детства и юности полтергейст был на острове Мэн достаточно распространенным явлением, а его мать обладала способностью – которой, по идее, не должно быть атрибутом или обязанностью католического священника, – пресекать эти докучливые манифестации. И вот что особенно удивительно и комично: жители осаждаемого дьявольщиной острова, где угли, что вылетали из кухонной печи, кружили в воздухе и лишь затем не спеша падали на пол, не были чем-то из ряда вон выходящим, почему-то не приняли ту самую силу, которая могла побороть зло, – католического священника. Naturam expellas expellas чего-то там recurret! «Вилой природу гони, она все равно возвратится»[97]. Казалось Господь Бог, обладающий тем премудрым чувством юмора, которое Коснахан уважал все сильнее с каждым годом, что прожил гостем на Его земле, держал матушку Драмголд (как ее называли соседи, хотя она редко проявляла свои необычные способности при посторонних, разве что «колдовала» в Михайлов день над чайником, не давая ему выкипеть, – да и то по настойчивым просьбам общественности) как туз в рукаве, как ересиарха-лазутчика в стане врага, как предельно методичную методистку. Хотя, наверное, только мэнские методисты не усмотрели бы в этом никакого противоречия.

Коснахан знал, что тема колдовского и сверхъестественного (это далеко не всегда одно и то же) – за последние несколько лет внезапно пережила в общественном сознании поразительный всплеск популярности, но сам он не удивлялся, поскольку еще восхитительный юморист Достоевский – Коснахан был человеком начитанным – давным-давно нашел очень простое, разумное объяснение, которое вполне устраивало Коснахана, объяснение, известное любому мотогонщику «Туристского трофея» на острове Мэн, а именно: чем ты ближе к цели, тем цель ближе к тебе (независимо от того, сколько кругов ты предварительно намотал по острову); то есть, пока человек, выжимая предельную скорость, мчится навстречу смерти, смерть и мир духов мчатся навстречу ему, короче говоря, если смешать метафоры с клише – как всегда поступал его разум, нравилось ему это или нет: коль скоро человек стремится стать одной ногой в могилу, пусть сам и отвечает за последствия. В литературе эти последствия отразились как увлечение потусторонним миром, а значит, и «темными силами», причем увлечение настолько ревностное, что оно представлялось чуть ли не предвестием неминуемого конца света, который, если вдуматься, либо уже наступил, либо попросту невозможен, либо не нужен, и в любом случае, если веришь в воскрешение и вечную жизнь, не имеет особого значения – разве что для пророков, имеющих тут свой интерес. Но просто писать о сверхъестественных или дьявольских силах и обладать этими силами на самом деле – это, как говорится, две большие разницы. Коснахан знал, о чем говорит, потому что и сам обладал сверхъестественными способностями, по крайней мере способностями, вызывающими некоторые подозрения. Они с Маттиасом унаследовали их от матери в определенных, весьма ограниченных пределах, причем у Мэтта они обнаружились совершенно случайно и в очень раннем возрасте, задолго до обращения к католической вере, – способности изгонять «шумных духов». Поскольку последствия активности полтергейста иной раз бывают довольно серьезными (с полтергейстом всегда надо считаться), Коснахан был уверен, что именно это и привело Мэтта к Церкви, хотя отец утверждал, что на его обращение повлияла служба в военно-морском флоте.