Услышь нас, Боже

Неужели?.. Да, точно… Это она. Ему даже незачем спрашивать у смотрителя, хотя он собирался спросить и спросил бы наверняка, только вот смотритель уже ушел. Но как же он мог забыть?! Хотя теперь казалось, он и не забывал. По-настоящему не забывал. Теперь воспоминания нахлынули с новой силой и вернули его на двадцать с лишним лет назад, к тому опыту, что лег в основу «Сингапурского ковчега», к тому времени, когда он служил помощником плотника на британском чартерном пароходе, в том же рейсе, что обеспечил ему памятное приключение в гавани Иокогамы, после чего они заходили в еще несколько портов и отправились домой, взяв живой груз в Стрейтс-Сетлментс, правда не в Малайе, а в Сиаме, в Бангкоке: груз диких животных, состоявший из нескольких черных пантер, многочисленных змей, дикого кабана и молодой слонихи. К этому необычному грузу, разместившемуся на носовой палубе, в форпике и даже на полубаке в кормовой части судна, был приставлен смотритель, однако сразу возникла проблема: найти матроса ему в помощь. По британским законам любой матрос в рейсе вправе отказаться от такой работы и, несмотря на смутную перспективу дополнительных выплат в Лондоне из расчета один шиллинг в час вдобавок к сверхурочным, после первой же вахты весь экипаж от нее отказался; сам корабельный плотник, старший над Коснаханом, утверждал, что, когда он укреплял клетки, слониха нарочно его ущипнула, причем с совершенно невинным взглядом: в дальнейшем мало кто из команды – по мнению Коснахана, просто из суеверия – решался заходить за веревочное ограждение без крайней необходимости, и работа помощника смотрителя целиком легла на плечи одного Коснахана. Она занимала большую часть его времени на обратном пути.

Почти все животные предназначались Дублинскому зоопарку, однако выгрузить их надо было в Лондоне. Исключение составляла слониха, которую везли в Рим. Но поскольку они в Италию не заходили, животное надлежало пересадить на итальянское судно в Порт-Саиде. А они лишь чудом добрались до Порт-Саида, могли ведь и вообще никогда не добраться.

Да, да, да, он не ошибся. Возможно, у многих слонов есть привычка использовать послеобеденный перекус в качестве головного убора, но в жизни Коснахана была только одна такая слониха. И он помнил, вернее, вспомнил заново, что после того, как слониху высадили в Порт-Саиде, ее предстояло отвезти в какой-то из портов Тирренского моря – кажется, в Остию? – и уже оттуда транспортировать в Рим. И притом не куда-нибудь, а в римский зоопарк. В это самое место.

Да, так все и было. Их расставание прошло в точности как их первая встреча, хотя и на обратный манер: с оскорбительным и сокрушительным пренебрежением к ее слоновьему достоинству, слониху опутали ремнями и, словно визжащего спеленутого младенца, опустили в лихтер прямо напротив отеля «Казино Палас», у нее за спиной, в нечестивом городе Порт-Саиде, мерцала неоновая реклама чая «Липтон», а по шатким дощатым трапам других лихтеров возле борта соседнего судна всю ночь сновали туда-сюда, распевая суры Корана, человеческие рабы с тяжеленными корзинами угля.

Забыть такое непросто, и разве забудешь, как сильно ее беспокоили прожектора в Суэцком канале, где они прошли минувшей ночью, тоже не без приключений; как рык пантер сводил ее с ума от страха во время особенно сильного шторма; как незадолго до Суэца они вместе смотрели на луну, висевшую в зеленом небе над горой Синай в пять утра, с Большого Горького озера – или, может, откуда-то еще, – доподлинно зная, что скоро их дружбе придет конец. И как несколько раз, когда на носу и корме были натянуты штормовые леера, а пароход, борющийся с огромными волнами, развивал скорость не более трех узлов и даже вахтенный не решался выйти на палубу, Коснахан подменял смотрителя и сидел со слонихой всю ночь – потому что она, хотя была уже не столь юной, чтобы нуждаться в материнской опеке, все равно, кажется, тосковала по матери, с которой ее разлучили, – и в какой-то момент, чтобы его не смыло за борт, привязал себя к ее клетке, и они оба чуть не утонули. А после – будет ли ему за это прощение? – он без возражений отдал ее в рабство.

Да, непросто забыть это расставание под конец долгого путешествия, и все-таки Коснахан забыл, а что самое странное – забыл именно потому, что написал «Сингапурский ковчег». Ведь для того, чтобы книга получила достойное завершение, или же для единства сюжета всех животных без исключения после краткого часа их победной и абсурдной свободы следовало благополучно доставить в Лондон. И что же послужило реальной основой сцены с побегом, когда вымышленная Розмари вырвалась из заточения сама, а потом в щепки разнесла другие клетки, выпустив на волю других животных? Отчасти страх остальных матросов, что именно это произойдет во время шторма, отчасти то, что Розмари и вправду однажды сбежала из клетки и разбила ногами удилище кабана, который тоже сбежал, но Розмари вернулась почти сразу, как только услышала голос Коснахана…