Успех

Дома г-н Гесрейтер обошел все свои уютные, тесно заставленные мебелью комнаты. Такую мебель люди заказывали себе лет сто назад, когда царил так называемый стиль бидермейер. Столы были загромождены всякой чепухой, гротескными масками, уродцами. Были там и модели кораблей, и заспиртованный эмбрион, и череп крокодила, и марионетки из старинного кукольного театра, и давно вышедшие из употребления музыкальные инструменты, и даже орудия пыток. Стены были впритык увешаны картинами невзыскательного вкуса, гравюрами в прадедовских черных и коричневых рамах; висели они и в отхожем месте вкупе с эоловой арфой, которая нежным звоном оповещала о приходе и уходе посетителя. Повсюду глаз натыкался на изделия мюнхенской старины — на густо затканные золотом женские головные уборы столетней давности, на модели зданий, в том числе и большую модель собора, чьи недостроенные башни были наспех завершены куполами, — того самого собора, что составлял как бы особую примету города Мюнхена. Строги и изысканны были только комнаты, отведенные под книги и ценные картины.

Итак, г-н Гесрейтер обходил дозором свой обожаемый дом, касался дверей, всего, что подвертывалось под руку, освещал картины то под одним углом, то под другим, садился то в одно, то в другое уютное кресло, наслаждаясь их удобством. Облачился в просторный, фиолетового цвета халат, поглядел на себя в зеркало — на свое пухлое лицо, уже не украшенное бачками, на маленький чувственный рот. Он потянулся, сладко, с удовольствием зевнул, подвигал руками. Какое блаженство — вернуться к себе, в свой собственный дом, снова увидеть собственные картины и мебель, войти в местечко с эоловой арфой. Ничто на свете не сравнится с радостью возвращения домой, слияния со своим отрадным, благодатным прошлым.

Вечер г-н Гесрейтер решил провести в «Мужском клубе». Он заранее предвкушал встречу с друзьями и знакомыми после долгого заграничного путешествия, свои рассказы о путевых впечатлениях, значительный вид, с каким он будет сравнивать обычаи Мюнхена с обычаями всего остального мира. Разумеется, после долгой отлучки смотришь на родной город особенно критически, но по существу эта критика — лишь замаскированная горячая хвала.

Действительно, первые четверть часа в клубе г-н Гесрейтер был совершенно счастлив. Пока не случилась непредвиденная неприятность. По дороге в клуб ему повстречался отряд «истинных германцев», которые шагали с барабанным боем под кроваво-красными знаменами. Все еще под впечатлением слышанных за границей разговоров, г-н Гесрейтер считал эти патриотические общества со всей их бутафорией смехотворной комедией и отпустил в клубе какую-то шуточку на этот счет. К полному изумлению Гесрейтера, его собеседник, хорошо осведомленный, всегда бодро-оживленный директор департамента министерства юстиции г-н Гартль сразу словно защелкнул лицо на замок и сказал, что придерживается другого мнения. Еще больше изумился Гесрейтер, когда и величавый г-н фон Дитрам, мягко и вместе с тем решительно осудил его невинную шутку, а художник Бальтазар фон Остернахер заявил, что к Руперту Кутцнеру и его движению можно относиться как угодно, только не как к веселой комедии. А барон Тони Ридлер напрямик заявил, что кому не ко двору «истинные германцы», тот сам не ко двору в этой стране, и его лицо вдруг стало устрашающе свирепым. Сбитый с толку, г-н Гесрейтер спросил, каково в таком случае отношение к «патриотам» министра Кленка? К своему вящему изумлению, он услышал в ответ, что точка зрения г-на Кленка никого не интересует, после чего по адресу министра посыпались весьма ядовитые остроты. Г-н Гесрейтер остолбенел. Значит, Кленк уже не бесспорный диктатор Южной Германии? Выходит, он впал в немилость? Бедный, растерявшийся г-н Гесрейтер! Он заблудился в своем родном городе. «Пока зеленый Изар стены города омывает, будет в наших домах царить благообразный уют», — поется в старинном мюнхенском гимне. В этот вечер г-н Гесрейтер ощутил, что с благообразным уютом стало неблагополучно. Он рано ушел домой.

Сперва пешком. Дойдя до Галереи полководцев, обнаружил — и это открытие отнюдь не исправило его настроения — что уже не на Галерее, а на самой улице собираются установить очередное страшилище, очередного каменного урода. Как он будет выглядеть, пока еще нельзя было разобрать ни в целом, ни в частностях. Но что помешает движению, сомневаться не приходилось.

Говоря по правде, г-н Гесрейтер намеревался в тот же вечер позвонить г-же фон Радольной. Теперь ему что-то расхотелось. Он зажег свет во всех комнатах, однако встреча с моделями кораблей, эловой арфой, книгами была омрачена.