Успех

Вконец огорченный, он улегся на свою кровать из благородных сортов дерева, широкую, низкую, в стиле бидермейер, украшенную позолоченными изображениями экзотических зверей. Эту первую ночь после возвращения домой он спал плохо. Огорчение сменялось негодованием, негодование — приливом энергии. Ворочаясь на бидермейеровской кровати, коммерции советник Гесрейтер жаждал что-то немедленно предпринять, строил проект за проектом. Идиотское чесание языков в «Мужском клубе». Его французские планы расширения предприятий «Южногерманской керамики». Новый урод возле Галереи полководцев. Серия «Бой быков». Выпуск по-настоящему художественной керамики. Кутцнер с его знаменами, со всей его шайкой. Он, Гесрейтер, когда-нибудь опять бросит вызов, устроит демонстрацию протеста, и такую, что у господ мюнхенцев глаза на лоб повылезают. Впрочем, как только он вспомнил свирепое лицо Ридлера, у него по спине поползли мурашки.

Утром он совсем было решился позвонить г-же фон Радольной, но снова передумал. После вчерашнего вечера, после бессонной ночи г-н Гесрейтер как-то потерял уверенность в себе. Атмосфера города менялась с поразительной быстротой. Он уже не понимал, как ему следует держаться с г-жой фон Радольной, и решил сперва разузнать, что же все-таки происходит. Для этого он надумал пообедать с г-ном Пфаундлером. У него тонкое чутье, осведомленнее человека не сыщешь. Пфаундлер сразу сообщил, что Кленк вышел из игры. Его это не радовало. Для обозрения, да и для прочих пфаундлеровских предприятий было бы весьма недурно, чтобы у власти стоял человек с железным кулаком и хотя бы намеком на мозги, а не круглый болван, какими тут кишмя кишит. Но, будучи дальновидным дельцом, Пфаундлер принял меры и на случай перемены власти: подарил отрядам Кутцнера знамена, знаки различия, всякую патриотическую бутафорию. К тому же он считал, что часть вины лежит и на самом Кленке. Не должен человек, занимающий такое положение, министр, валять дурака из-за бабенки, из-за этой Инсаровой, — может быть, г-н Гесрейтер ее помнит.

В ответ на осторожный вопрос Гесрейтера он рассказал, как обстоят дела у г-жи фон Радольной. Да, она тоже потерпела крушение. Пфаундлер заявил это так уверенно, что сомневаться в его правоте не приходилось. Как же случилось, что именно она, наименее запятнанная, стала мишенью грязных сплетен о мюнхенском королевском дворе, наводнивших город, когда встал вопрос о конфискации имущества владетельных князей? После долгой отлучки г-н Гесрейтер просто отказывался понять свой родной город. Но так или иначе репутация Катарины погублена. Впрочем, она разумная женщина, отдал ей должное г-н Пфаундлер, она подчинилась обстоятельствам, собирается уехать куда-нибудь, даже предполагает продать свое поместье Луитпольдсбрун. Он всячески поддержит ее, особенно если она добьется успеха в обозрении. Кстати, быть может, г-на Гесрейтера заинтересует предложение — совместно с ним купить Луитпольдсбрун и открыть там гостиницу, или санаторий, или еще что-нибудь в этом роде?

Господин Гесрейтер совсем растерялся. Внезапный и печальный поворот в судьбе Катарины глубоко взволновал его золотое мюнхенское сердце. Вот бы сию секунду броситься к ней, прижать к своей всепрощающей груди, доказать на деле, что коммерции советник Пауль Гесрейтер — несокрушимый оплот в беде. Но шалишь, он стреляный воробей, хватит с него демонстраций, сейчас ему нельзя поддаваться порывам чувств. Прощаясь с г-ном Пфаундлером, он вдруг заявил, — и сам при этом удивился, — что завтра уезжает по делам в Берлин самое малое на неделю. Берлин даст ему возможность обдумать на свободе изменившееся положение в Мюнхене и отсрочить встречу с г-жой фон Радольной — впрочем, эти мысли он таил даже от себя.