Усто Мумин: превращения

«О дочери не буду говорить… — пишет повествователь. — Ну почему, откуда у таких родителей такая дочь? Ее муж Усто куда человечнее. Увидит, какие битком набитые сумки тащит Варвара Васильевна, подбежит и выхватит. Но это бывает редко, он с утра уходит на этюды за город. Пока мы там жили, она тяжестей не носила, а теперь, конечно, опять носит.

А здоровенная Аня только и делает, что кормит свою малышку Маринку. Стоит ей пискнуть — сразу кормить, не обращая внимания на слова мамы, что так нельзя, что это вредно. Я поняла: она так часто кормит, потому что ее телу это приятно и потому что она кормит тем, что дано природой, оно в ней, заботиться об этом не надо.

Вот когда грудное кормление прекращается, кормит куда хуже. Это видно по мальчикам. Младший Валерик — лицом копия Ани, — тот еще покрепче. Старший Алька — слабенький, белесенький, некрасивый, мне больше нравится: облюбует птицу или цветок и так долго, поглощенно разглядывает добрыми глазами. Алексею Платоновичу тоже больше по душе Алька — это видно. По Варваре Васильевне ничего не видно. Тому, кто из них хуже, она никогда этого не покажет, будет винить во всем только себя. У нее такое чувство справедливости, что это уже несправедливо. Но все же Альку решено взять в Минск, если дадут сухую квартиру. Аня его совсем не замечает, он тихий, заброшенный и, наверное, часто некормленный. Вот такой дочери и старается мама радоваться. Днем она похожа на загнанную. Саня говорит, что за это лето она очень исхудала. Но всю тяжелую работу она делает до прихода Алексея Платоновича из больницы и при нем лучше выглядит.

По вечерам, когда дети уложены спать и Аня ужинает (она почему-то всегда ужинает отдельно и долго), мы собираемся на террасе или в саду и о чем-нибудь интересном говорим…»[294]

Жена художника, судя по повести Аленник, была транжирой, капризной, перекладывающей свои трудности на мать. Летом Николаевы часто выезжали всем семейством в Минск на снятую дачу:

«…приезжала на отдых дочь — сперва с одним сыночком и мужем, потом с двумя сыночками и мужем. Варвара Васильевна лелеяла, обслуживала и, конечно же, усердно кормила свою пышно тяжелеющую дочь и ее семью»[295].

Семья Николаева жила в ташкентском доме, построенном на средства Корчица. Переехав с семьей в 1925 году в Ташкент, где, по воспоминаниям современников, жизнь кипела и бурлила, да и вообще была куда стремительнее, чем в Самарканде, Николаев получил возможность заработка в многочисленных изданиях узбекской столицы. За период с 1927 по 1929 год — это издательства, газеты и журналы: УзГИЗ, «Правда Востока», «Қизил Ўзбекистон», «Муштум», «Ер Юзи», «Янги Йул». Параллельно Николаев преподает в педтехникуме, оформляет спектакли в Театре оперы и балета им. Я. М. Свердлова (декорации к опере Бизе «Кармен»), делает графическую серию «Афганские зарисовки» (1927–1929) для журнала «Семь дней».

Ташкент с середины 1920-х годов становится для Николаева родным, местом прописки до конца его дней. В Ташкент Николаев наезжал и раньше, из Самарканда.

Вспоминает скульптор Ольга Максимовна Мануилова^{43}: