Усто Мумин: превращения

Карнавальная эстетика конца XIX века, а потом и начала XX изобилует эпатажными акциями, городскими сумасшедшими. Таковые были и в Ташкенте, и в Самарканде. Дина Рубина, описывая в романе «На солнечной стороне улицы» (2006) Ташкент первой половины XX века, воссоздает по воспоминаниям старожилов целую вереницу таких фигур: это городские сумасшедшие, трансвестит Маруся, юродивый Роберто Фрунсо, стиляга Хасик Коган, дирижер, баскетболистка-великанша. В унисон с романными персонажами и акциями, дающими представление об атмосфере города, звучат описания из мемуарной прозы художников. Георгий Карлов вспоминает об одном праздновании 1 Мая какого-то из 1920-х годов: компания, состоявшая более чем из десяти человек — все художники, решила дать пощечину общественному вкусу. Изготовили из мешковины костюмы, состоящие из квадратов, треугольников, клякс, пятен, свежих листьев — зеленые, желтые, полосатые, пятнистые. Вышли на общегородское гулянье в парк по-клоунски загримированные: черная бровь колесом, другая — зеленая — углом, один глаз синий, другой красный. Все нормальные люди тут же стали показывать на них пальцем, хохотать, а потом устроили гон: «А ну лови эту саранчу! Бей ее!» Костюмы были изрядно потрепаны почитателями-гонителями, но самим художникам такая акция доставила удовольствие.

Легендарной фигурой, с которой сталкивались художники той поры, был Владимир Гольдшмидт. Фамилия этого эпатажного человека, футуриста жизни, встречается в разных написаниях: Гольцшмит, Гольдшмит, Хольцшмидт и др. Он прославился в Москве 1920-х годов: заказал скульптору Василию Ватагину статую, изображающую его самого в полный рост. Статуя из гипса была готова, привезена, укутанная белым покрывалом, на телеге к Большому театру. Друзья на открытие приглашены, помимо них, собралась и толпа зевак.

«„Снять шапки! — громогласно объявил Гольдшмидт. — Я футурист жизни, открываю памятник себе“. И сдернул покрывало. Перед изумленной толпой предстала совершенно обнаженная, в лучших классических традициях вылепленная фигура. Шапки сняли. Потом пошел некоторый ропот, и один из близко стоящих закричал: „Это безобразие, представить себя голым, да еще как памятник!“ На что Гольдшмидт спокойно ответил: „Вот если бы изображены были вы, было бы действительно безобразие (общий хохот), а я футурист жизни, проповедую красоту духа и тела!“ После этого со своей компанией Гольдшмидт направился в артистическое кафе напротив и весело отметил этот замечательный факт. Правда, скульптура простояла несколько часов, а потом снова приехала телега, но уже с милиционерами. И памятник был увезен в неизвестном направлении»[319].

И еще одно впечатление о Гольдшмидте, почти по следам его московского выступления:

«Красный сводчатый кабачок, вымазанный пестрыми зигзагами футуристов. Кабачок, где полуобнаженные женщины и девушки с лицами, размалеванными, как вывески гостиниц, мешались с буржуазными любопытствующими дамами, пьяными солдатами и напудренными dandy. Гольдшмидт, ломающий о свою голову доску, одетый в красный муар, а иногда совсем обнаженный, выкрашенный в коричневую краску „под негра“, проповедует здесь „Радости тела“»[320].

О Гольдшмидте вспоминает и Уфимцев: