Она пришла, принесла печенье. Мы вместе выпили кофе, а когда она ушла, я расплакалась от облегчения. Я лицом к лицу встретилась со своим страхом стать никому не нужной, а потом провела очень счастливые выходные. Наедине с собой, но окруженная доказательствами красоты. Купила себе букет цветов. Прогулялась по лесу. Поплавала в безлюдном озере под дождем. Только облака, капли, озеро и я. Великая тишина, а в ней – пульсирующие мягкие взрывы капель, которые ударялись о поверхность воды и лопались, разлетаясь маленькими фонтанчиками, падающими на мое лицо.
Возможно, я не смогла бы испытать это наслаждение красотой, если бы не признала свой страх. Возможно, это был еще один момент, когда красота прогнала его.
Всегда эти страхи: страх быть несостоятельной, страх потерпеть неудачу, страх быть не приглашенной на праздник жизни, быть нелюбимой, ничтожной, разоблаченной. Между прочим, последний страх – типично женский. Особенно часто он преследует женщин, поднявшихся в должности на новой работе: «О боже, они решили, что могут на меня положиться. Скоро они поймут, что это не так, и я стану посмешищем!» Реальность жалит – но как? Являются ли страх и тревога физическими или бесплотными? Может, мое одиночество – лишь химера?
У таких неврологов, как Зеки или Кандель, наверняка есть рациональные ответы хоть на несколько из этих вопросов, и они даже могут определить, в какой лобной доле запряталась моя скорбь. Я же, по крайней мере, еще не смогла ответить на них.
Мое утешение
Большинство людей не понимают, насколько прекрасен мир и какое великолепие открывается в самых незначительных вещах – в цветке, камне, коре дерева или березовом листе.
Там, откуда я родом, жила бабушка, которая за внешней своей неприступностью скрывала радушие и смирение. Несмотря на всю свою поистине ганзейскую невозмутимость, она была той еще выдумщицей. Однажды, когда мы по старой традиции отмечали Рождество у нее дома, она выставила перед гостями огромный рог изобилия, такой же ярко-красный, как шапка Деда Мороза, и из этого рога ручьем потекли красочно завернутые подарки. К тому времени ее муж – мой суровый и строгий дедушка – уже умер. Вряд ли он смирился бы с таким роскошным рогом изобилия в своей гостиной. Она, напротив, обожала подобные постановки.
Именно бабушка водила меня в оперу. Она была из тех бабушек, которые всегда рядом с тобой и у которых всегда есть для тебя время. В аккуратной блузке с бантиком, с тщательно собранными в сетку волосами, она сидела в своей красивой гостиной с видом на ту же реку, что была видна из окон нашего дома. Мне нужно было только пройти через большую лужайку и небольшой лес, чтобы оказаться у нее.
Может, мы и разговаривали не так часто, но мне нравилось сидеть на маленьком табурете рядом с ее креслом. Иногда мы просто смотрели вместе на реку, иногда занимались рукоделием. Я научилась у нее вышивать и подарила родителям елово-зеленую салфетку. Она заняла свое место на розовой чайной тележке, в которой подавали завтрак в спальню родителей. Каждое утро, перед тем как одеться, отец звонил в колокольчик, стоящий у двери в спальню. Так кухарка понимала, что пора опустить яйца в кипящую воду на четыре с половиной минуты, а чуть позже вместе с горничной погрузить на тележку тарелки и чашки, ножи и ложки для яиц, масло и колбасу, подняться с этой тележкой по белой лестнице с серым ковром и вкатить ее в спальню родителей. Вкусное варенье не покидало спальни родителей и хранилось в маминой прикроватной тумбочке (рядом с Библией). Потому что вкусное варенье было только для родителей, а не для детей и прислуги.
Я завтракала в буфете, маленькой комнатке рядом с кухней. Я сидела за столом одна. В одиночестве часто проходили и обеды – когда я поздно возвращалась из школы, а мама уже дремала.