Утраченные смыслы сакральных текстов. Библия, Коран, Веды, Пураны, Талмуд, Каббала

Фан с удовольствием размышлял над такими западными идеями, как вращение Земли вокруг Солнца, возможность Перводвигателя, взаимное расположение небесных тел, фазы Венеры, взаимное расстояние и размеры отдаленных небесных светил. Но он не мог последовать за иезуитами в их вере в десятое «покойное» небо, обитель нелепо-неадекватного «Бога», которого иезуиты называли «Господом творения». Научное сознание иезуитов подчинилось рассудочному, левополушарному «Богу» Скота и Оккама, которого еще Аквинат считал идолом. Вместо Дао – неименуемого и непознаваемого, динамичного, пребывающего в вечном развитии, присущего всему, что существует, реальности, «катящейся сквозь все» – иезуиты запирали своего «Господа творения», очень напоминающего Бога Мильтона, в некоем отдельном секторе вселенной, якобы сотворенной им. Неисповедимый Бог каппадокийцев, Дионисия, Фомы и Бонавентуры превратился на Западе в простое существо среди других существ. Иезуиты, заключал Фан, говоря о предельном, не замечали, какие ограничения накладывает на них сам человеческий язык: «Часто сами их слова ограничивают и обрезают значение слов»[1423].

13. Sola ratio

Первыми свободомыслящими и атеистами в Европе стали не философы Просвещения, а испанские евреи, насильно обращенные в христианство испанской инквизицией и известные под уничижительным прозвищем «марраны» («свиньи») – презрительной кличкой, которую они носили как знак отличия. По большей части они приняли христианство под давлением; теперь им запрещалось покидать Испанию, и инквизиция неусыпно следила за ними, ища признаки возвращения к прежней вере. Зажечь свечи в пятницу вечером или отказаться есть устрицы – для них означало тюрьму, пытки, возможно, даже смерть. Неудивительно, что многие из этих conversos (обращенных) так и не приняли христианство всем сердцем и оказались в своего рода духовном лимбе. После Эдикта об изгнании 1492 года восемьдесят тысяч евреев нашли убежище в Португалии у короля Жуана II; однако три года спустя, когда португальский трон унаследовал Мануэл I, Фердинанд и Изабелла, его тесть и теща, приказали ему насильно крестить всех евреев у себя в королевстве. Однако Мануэл даровал им иммунитет от инквизиции в течение пятидесяти лет: это позволило conversos создать своего рода подпольное движение, в котором убежденное меньшинство продолжало тайно практиковать иудаизм и старалось вернуть к отеческой вере других евреев.

Однако с годами их понимание иудаизма неизбежно выхолащивалось. Они получали католическое образование, сознание их наполнялось христианскими символами и учениями, так что многие из этих тайных иудеев в результате оставались с какой-то гибридной верой, не иудейской и не христианской[1424]. Не имея доступа к иудейскому богослужению, марраны могли исполнять лишь очень немногие ритуалы и практики, превращающие Тору в живую реальность. Некоторые изучали логику, физику, медицину и математику в португальских университетах и привносили в религию рациональное, эмпирическое сознание. Их Богом был аристотелев Перводвигатель, который никогда не вмешивается в людские дела и не дает никаких заповедей – ведь законы природы и так доступны каждому[1425].

Франсиско Санчес (1550–1623), converso, по-прежнему симпатизирующий иудаизму, стал ректором Коллеж-де-Гиень, школы на юго-западе Франции. Первым из мыслителей Нового времени он отверг схоластическое понятие auctoritas («авторитета»), настаивавшее на подчинении идеям «авторов» – Аристотеля в физике или Галена в медицине[1426]. Марранский опыт наградил его аллергией на цензуру в любой форме. «Не спрашивайте меня об авторитетах или о почтении к “авторам”, – писал он в 1581 году, – ибо все это порождения низменного и неученого духа, не присущие тем, кто свободен и хочет знать истину. Я следую лишь разуму природы». Возможно, впервые мы слышим здесь явно выраженный принцип sola ratio, противопоставленный религии как носительнице жестокости и угнетения: «Принцип авторитета – верить, принцип разума – показывать. Первый необходим вере, второй – науке»[1427].