Утренняя заря

В конце концов Видо понял, что ничего не сможет сделать, и разрыдался. Били его и в детстве немало, да и позднее ему иногда перепадало во время драк в какой-нибудь корчме, но он никогда не просил пощады. Однако здесь после третьего «раунда» он так затрясся, ему вдруг так стало жаль самого себя, что он был вынужден прохрипеть:

— Сдаюсь… Пусть будет по-вашему… дикарь вы этакий!

Уставший и взмокший дядюшка Бене весело рассмеялся и сказал:

— За это стоит выпить. Дамы! — крикнул он, открыв дверь в комнату. — Теперь возьмите парня в свои руки и помогите ему. Быстренько тащите сюда йод, квасцы, пластырь. Ровно через две недели справляем свадьбу.

13

У проныры Чимаса, слышавшего разговор лейтенанта Татаи с Видо, чуть было слюнки не потекли от зависти. А когда командира взвода позвали к рации, находившейся в командирском танке, Чимас сказал Видо:

— Ну ты и хорош был, держался молодцом! Теперь можно сказать, что «воздушная» опасность миновала, дружище…

— Ты это о чем? Чего брешешь? — сердито оборвал его Видо.

— Верблюд, я же за тебя переживаю! Как и Татаи.

— Это не разговор, — заметил Видо. — Тем более для тебя. Понял?

— Вот тебе и на! Я за него болею, а он!

— Отстань! И о том случае ни слова! Даже со мной. Я тебе еще ночью говорил об этом. Как бы за меня Татаи ни стоял, но если старик Холло заварит кашу, то мне не поздоровится. — И совсем тихо, себе под нос добавил: — Даже грозился известить семью.

Отбросив в сторону пустую банку из-под консервов, Видо сложил перочинный нож и, расстегнув комбинезон, полез в карман за сигаретами. Достал маленький, но тяжелый серебряный портсигар, который, казалось, было бы удобнее носить в своей сумочке женщине, чем держать в своих руках мужчине. Открыл его — и с внутренней крышки на Видо уставился черными озорными глазенками толстенький малыш, запечатленный на вставленной в портсигар миниатюре. Ради этого единственного живого существа Видо охотно пожертвовал бы даже рукой. Это был его сын Дьюрка.

Когда малыш появился на свет, Видо даже смотреть на него не мог, хотя теща и уверяла, что тот вылитый Видо. Только от большой любви, уверяла теща, мог родиться такой великолепный ребенок. Видо раздражало, когда малыш плакал, как он ходил, переваливаясь с боку на бок. Видо не мог заставить себя взять малыша на руки или покатать его верхом на ноге. Он, собственно, и в армию-то ушел, даже не взяв с собой фотографии сына, как это делали обычно новобранцы.

И вот наступил рассвет того утра, которое пахло табаком, угарным газом и постелью, когда он проснулся рядом с Рике после первой проведенной с ней ночи.

Проснулся он оттого, что Рике теребила его за грудь:

— Милый, вставай, ну вставай же!

Он даже глаз не открыл, а лишь притянул ее к себе, обнял, а затем опрокинул на себя, горячую и ласковую.

Чувствовал он себя так легко, что, казалось, мог взлететь, хотя у него и не было крыльев. В то же время его переполняло чувство собственного достоинства или гордости, какую испытывает цыган-премьер, сумевший искусно сыграть трудную вещь на незнакомой ему скрипке.

— Подожди еще немного, — попросил он.

— Потом, — проговорила Рике, высвобождаясь из его объятий. — А теперь иди. Тебе уже пора идти, уже шесть утра.

— Еще рано.

— Рано-то рано, но свекровь…

— Что свекровь?

— Разве я тебе не говорила? Она ночная няня у маленького ребенка, и к семи утра она всегда возвращается домой, а сегодня может прийти даже немного раньше. Приедет на автобусе…

— Откуда приедет?

— От озер, возле которых находятся круглогодичные кемпинги. Она дежурит возле кровати маленького мальчика.

Видо на миг оцепенел, а затем неожиданно сел на постели и спросил:

— Какого мальчика?

— Понимаешь, родители его закололи свинью… приготовили целый таз кипятку, а бедный малыш возьми да и опрокинь его на себя.

— Как его зовут?

— Я не знаю. Дедушка малыша, здоровенный такой детина с красным лицом, приходил к нам, чтобы забрать свекровь… А что, собственно, с тобой?

Видо несколько минут сидел молча, глядя прямо перед собой в пустоту, затем неожиданно оттолкнул Рике от себя, да так грубо, что она ударилась головой о стенку.

— Что с тобой? — испуганно спросила она. — Тронулся, что ли?

Видо и на это ничего не ответил. Он быстро оделся, но никак не мог найти свои ботинки и ползал на четвереньках по полу. Хотел было выругаться, но вместо ругани тихо произнес:

— Дьюрка… сынок.

Рике испуганно всхлипнула и натянула на себя одеяло.

— Не может быть! До сих пор ты никогда не говорил, что и ты из Обаньи.

— Нет! — злобно выкрикнул Видо.

Бросив короткое «Пока!», он ушел, чуть не забыв фотоаппарат. Как будто Рике была виновата в том, что, пока он тут распивал шампанское и фотографировал ее, дома у него обварился кипятком сынишка. Более того, когда Видо совершенно неожиданно появился на пороге с двумя бутылками шампанского и какими-то консервными банками в руках, Рике преградила ему путь. Тогда он сказал, что зашел всего лишь на минутку, чтобы показать ей цветные фотографии, которые снял, когда она сидела в гроте на озере. Заинтересовавшись снимками, Рике впустила его в дом.