Как-то недавно Сослан со своим закадычным другом Муратом играли у каменной изгороди в костяшки. «Пчик-чик», «чик-пчик», — отлетали друг от друга костяшки, и Сослан ничего не слышал вокруг, кроме этих волшебных звуков. Но вдруг сквозь них пробились голоса людей, стоящих у дороги. Сослан вроде бы и не прислушивался, только уши куда денешь…
— Ты знаешь, что каждое воскресенье у твоего соседа собираются русские мужики? — спрашивал кто-то.
— Да, господин полковник, приходят, но кто же запретит им появляться здесь?
— Напрасно, эфенди, ты так спокоен, напрасно. Знаешь ли ты, что эти русские подстрекают наших голодранцев и морочат им головы какой-то ерундой? Свобода, видите ли, им всем нужна! Подумай сам, эфенди, куда все это может завести…
— Клянусь верой, я этого не знал!
— Так я и предполагал, эфенди! Но теперь ты должен понять, что темные люди — как скот: если его не погонять, он может забрести не туда, куда надо.
— Совершенно верно, господин полковник, но вот недавно, когда на свадьбе затеялась драка, наши голодранцы чуть душу не отдали за этого русского мужика Сергея. И друзья у них — русские. Они работают на руднике и каждое воскресенье к ним приезжают!..
— Друзья они или враги, — мусульманам нечего делать с гяурами!.. — внушительно сказал полковник, и голоса за изгородью смолкли.
Из этого разговора Сослан понял только, что приход в аул русских не нравится Бийсолтану и Шогай-эфенди.
«А мой отец не ругает меня, когда я играю с Петькой, сыном Сергея!» — подумал Сослан. Тут он вспомнил, что надо готовить уроки к завтрашнему дню, быстро собрал свои костяшки и умчался домой.
Сослан любил спать рядом с отцом, потому что отец укрывался теплым стеганым одеялом. Мать Сослана Сыйлыхан стелила на эту кровать самую красивую кошму с узорами.
В головах у Джамая, отца Сослана, подушка из перьев, а у Сослана — подушка, набитая сеном.
Сослан не знал, что отец то и дело ночью укрывал его своим одеялом. Потому-то Сослану и было так тепло и хорошо.
И сегодня он спал бы до тех пор, пока солнце не заиграет в зелени садов, но его разбудил громкий голос Джакджак.
— Везут, говорят, везут! Вон по той дороге повезут! — кричала Джакджак возле самой двери.
Сослан не сразу проснулся и долго не мог понять, что это люди так всполошились.
— Что это, мам? — спросил он, протирая сонные глаза.
— Ничего, сынок, спи, тебе это не нужно! — сказала Сыйлыхан и, накинув платок на голову, вышла. Сослан вмиг соскочил с кровати, впопыхах напялил рубашку наизнанку, натянул черные суконные штаны и стал искать чарыки.
Когда Сослан надел черкеску и вышел из дома, он увидел, что люди бегут со всех сторон к большой дороге и, долго не раздумывая, пустился бегом туда же. На каменном заборе возле школы, словно галки на ветках, сидели люди. Народу было очень много, и Сослан решил, что все вышли встречать какую-то свадьбу. Он знал, что всякий
раз, когда везли невесту из соседнего села, весь народ сбегался смотреть на нее.Не встретив никого из своих, Сослан спустился по тропинке вниз и остановился возле школы.
— Вон, вон, везут!.. Уже показались!.. — крикнул кто-то, и все побежали навстречу приближающейся повозке. Сослан увидел карачаевскую арбу и двух черных, запряженных в нее волов. По сторонам арбы ехали всадники. Не слышалось свадебных песен, не видно было и друзей жениха, везущих невесту.
А людей становилось все больше, и каждый стремился подойти ближе к арбе. Вместе со всеми шел и Сослан.
Вдруг заголосили женщины, а некоторые мужчины схватились за кинжалы. Не понимая что происходит, Сослан еле протиснулся сквозь толпу и тоже близко подошел к арбе. На ней сидел красивый, но очень бледный, с печальными глазами, мужчина в высокой каракулевой шапке. Руки его были связаны за спиной, он попытался приподняться на арбе, но один из всадников ударил его плеткой по ногам, и связанный мужчина скорчился от боли.
Неожиданно в толпе появился кадий. Он поднял руку и сказал:
— Джамагат!{9}
За нами царь и аллах! Волю их выполняют те, кто им служат, — хозяева и слуги аллаха. А мусульмане должны во всем подчиняться их воле. Это долг каждого из вас. Так повелел аллах!.. Но вы все чаще забываете заветы пророка и протягиваете руки к чужому добру. Если не образумитесь, вас ждет такая же участь, — и кадий протянул руку к арбе.Толпа зашумела.
— Чтоб аллах вас всех проклял! Сколько ж можно терпеть это насилие!.. — раздавались голоса. — Мучители!
— Замолчи, а то и тебя свяжут!
— Тошно слушать, что болтает эта лиса!
Но кадий, казалось, не слышал этих возгласов.
— Смотрите, люди, — продолжал он громко и торжественно, — это всем вам знакомый Калай улу Аппа{10}
, он посмел насмехаться над высокопоставленными людьми и даже над слугами аллаха. Он ездил по аулам и по котам и высмеивал людей, которые всей душой преданы царю. Теперь его везут в Сибирь!Когда кадий произнес эти слова, толпа снова всколыхнулась, словно ветер прошел по ней, все зашумели. Настороженные всадники стали размахивать плетками. У Сослана слетела с головы шапка, и он с трудом вырвал ее из под чьих-то ног.