Утренний, розовый век. Россия-2024 (первая часть)

— Скажу одно: ваш отец был мне симпатичен.

Я нашел верные слова. Всплеск чего-то человеческого немного растворил неприступность в глазах Элизабет:

— Спасибо! Отец тоже всегда хорошо отзывался о вас.

Она села напротив, явно ближе ко мне, чем собиралась вначале, и заговорила проще:

— Я хочу многое вам сказать, а время ограничено. Самое главное… — она чуть запнулась, — самое главное то, что они всё же убили моего отца.

— Кто — они?

Элизабет нахмурилась, помедлила с ответом:

— Понимаете, Валентин Юрьевич, в нынешней России любой, кто занимается своим делом, — каким угодно, от мелкого бизнеса до управления страной, — обязан принадлежать к какому-то клану. Только мой отец был сам по себе. Оттого он и принимал все эти меры безопасности — охранники, бронежилеты. Я не знаю больше никого, кто бы так берегся. И всё равно не помогло.

"Сам по себе". Я вспомнил то, что позавчера говорил Миле, и то, что сегодня мне про себя сказал Билл.

— Вы меня слушаете? — забеспокоилась Элизабет.

— С полным вниманием. Я только подумал, что для тех, кто сам по себе, единственным выходом было бы создать свой собственный клан. Однако именно это и невозможно.

— Ценю ваше остроумие, — кивнула она. — Да, мой отец держался в стороне от всех этих…

— Мафий, — подсказал я.

— Группировок элиты. Но он же был единственным, кто думал о спасении российской элиты в целом.

— Спасении в каком смысле?

— Не церковном, — поморщилась она. — Речь не о душах, а о самом прямом, физическом выживании.

— Чего же бояться нашей элите? По-моему, она сама кого хочешь напугает.

Девушка вздохнула:

— Вы умный человек, Валентин Юрьевич, просто вы — не обижайтесь на мою откровенность — находитесь в другом социальном слое. И я слышала, как вы говорили отцу, что не ломаете голову над проблемами, за решение которых вам не платят… На самом деле, в нашей элите давно уже нарастает паника. Она ничего не может дать населению, в котором преобладают нищие старики.

— Не может или не хочет?

— Теперь не может, если бы даже и захотела, — ответила Элизабет. — Где взять лишние ресурсы при нашей экономике?

— Лишние?!

Она всё же смутилась:

— Еще раз прошу меня извинить! Поймите, я в таком состоянии после трагедии с отцом, что мне трудно выбирать слова.

Смущение ей шло, делало ее красоту более человечной. Но я подумал, что если бы эта девушка — с ее властным складом души, женской холодностью и ослепительной внешностью — родилась дочкой не олигарха, а, скажем, школьного учителя, из нее могло бы выйти совсем непотребное существо.

— Не стесняйтесь, — кивнул я, — продолжайте.

— Да, ресурсов страны едва хватает самой элите. Так сложилось — справедливо или нет, — но этого уже не изменить. Нам нечего скинуть вниз, всей этой вымирающей массе стариков и старух. Мы не можем поделиться с ними уровнем жизни, а тем более — сверхдорогими медицинскими технологиями. Фактически, мы и они превращаемся в разные биологические виды.

— Я сам думал об этом, — сказал я, — хоть мне и не платили за такие мысли. В России складывается ситуация элоев и морлоков.

— Простите? — красивые брови девушки взметнулись от удивления.

— Так предсказывал Уэллс.

— Уэллс? Министр финансов США?

— Нет, один английский писатель. Настолько древний, что вы его, конечно, не читали. Но это не важно, я слушаю. Мне известно, как выглядит ситуация снизу, а нужно понять, что за перспектива открывается с ваших высот.

— Могу поделиться собственными ощущениями, — ответила она. — Кажется, будто ты на вершине огромной башни, которая начинает рассыпаться внизу. Когда численность коренного населения станет ниже критической, башня рухнет. Раньше у нас была надежда, что мы с нашими деньгами и связями всегда сумеем найти прибежище за границей. Но теперь на Западе к нам относятся плохо, стараются ограничить во всем.

— Неудивительно, — сказал я, — наглых выскочек нигде не любят.

Я не собирался задеть Элизабет или ее отца, я говорил о других. Но она и без объяснений предпочла пропустить мои слова мимо ушей. И продолжила:

— К тому же, на Западе становится еще страшней, чем в России. Наши "гостинцы" пока не так многочисленны, как те, от которых отбиваются в Европе и Америке. И ведут они себя потише.

— Это понятно: к нам их вливалось меньше, потому что Россия беднее. И ехали они к нам с меньшими претензиями, поскольку наша жизнь бесправнее западной.

— Но в перспективе они тоже — мина замедленного действия.

— Разумеется, — согласился я. — У них много молодежи, а значит, энергии. Они сами пока не знают, в какую сторону эта энергия рванет. Всё было бы не так тревожно, если бы Россия могла естественным образом, без насилия, подчинить пришельцев своим обычаям, привить им зачатки своей культуры, в конечном счете — сделать россиянами.

— Для этого, как для всего остального, нам нужны идеи! — воскликнула девушка.

— Нам? Кого вы имеете в виду: тех, кто в нижнем слое, в верхнем, или всех вместе?

— Вас это, может быть, отталкивает, — решительно ответила Элизабет, — но я говорю от имени СВОЕГО класса.

— На ваш класс работают академия наук, армия политологов и публицистов, легион телевизионщиков и писателей.