Похоже, она хотела исправить впечатление от своей недавней растерянности.
Я задумался. Не люблю, когда со мной разговаривают свысока, особенно женщины. Красавицу следовало немного приземлить, исключительно в интересах дела, для лучшего взаимопонимания. А риска для моей репутации, пожалуй, больше не было. И я сказал:
— Рюмку водки! Нет, лучше стопку! Можно без закуски.
В ее глазах сверкнуло изумление, даже раскрылся чудесно очерченный рот. Она растерялась настолько, что не сразу ответила:
— Так рано?
Я поглядел на свой телефон:
— Без четверти двенадцать. Не думайте, я не алкоголик и никогда опохмеляюсь. Просто хочу выпить за помин души вашего отца.
— Но его похоронят только завтра.
— Тогда помяну еще раз. Не от пьянства, от сердца.
Пожав плечами, Элизабет вышла из комнаты и через пару минут вернулась с бутылкой, наполненной чем-то зеленоватым:
— Я нашла у нас только "шартрез". Правда, настоящий, французский.
— Ликер? Ладно, сойдет.
— А вместо рюмки — мензурка.
— С юности не пил из мензурок.
Я отмерил ровно сто кубических сантиметров и произнес:
— За светлую память! Он погиб с честью, как его прадед!
Двумя глотками влил в себя густую, жгучую, сладковатую жидкость. Потом выдохнул и сказал как бы невзначай:
— Самый последний вопрос: чем все-таки занимается ваш Институт искусственного интеллекта? В Интернете нет никаких ощутимых следов его деятельности.
Элизабет отняла у меня мензурку:
— Я расскажу вам об этом, когда исполните свою работу. Раз вы так любопытны, это будет для вас чем-то вроде дополнительного гонорара.
13.
В тот день я до самого вечера не выпил больше ни капли. Сидел со своим нетбуком и обшаривал Интернет. Сообщений о российских делах теперь было немного, зато за пределами нашего полусонного отечества весь мир клокотал яростью и насилием. Какой-нибудь инопланетянин, впервые прилетевший сюда, скорей всего и не разобрал бы в кипящем хаосе — кто, против кого, за что здесь борется с таким неистовством? Но я был на Земле аборигеном и понимал, что происходит: это расплодившаяся сверх всякой меры и обезумевшая от своего многолюдства мировая деревня пыталась уничтожить ненавистный для нее мировой город, от которого сама зависела решительно во всем.
Уже несколько десятилетий подряд это пламя разгоралось всё сильнее. Уже целый хор печальников пел отходную западной цивилизации, состарившейся, ожиревшей, утратившей былую пассионарность из-за низкой рождаемости. Страны "золотого миллиарда" сравнивали с осажденной крепостью, которая вот-вот падет под натиском варваров снаружи и изнутри. Но я не торопился верить стае каркающих пророков и проливать слезы. Не только потому, что, как всякий нормальный русский, считал себя европейцем и болел "за своих". Просто я без малейших иллюзий относился к этим "своим" и нисколько не преувеличивал степень их благородства.
Мила, пришедшая вечером из больницы, сначала обрадовалась, увидев меня трезвым, как стеклышко. Потом встревожилась:
— Ты чего такой озабоченный, еще что-нибудь случилось? Ездил к Элизабет? Что эта стерва от тебя хочет?
— Ага. У женщин твоего возраста все молодые, красивые девушки — стервы.
— Да если б она захотела с тобой переспать, я бы и не кашлянула!
— С ней? Я бы не согласился.
— Не согласился? Да ты бы и с Бабой-ягой не отказался! Ладно, не до смеха, на какую еще авантюру она тебя подписала?
— Всё то же. Только действовать надо быстрее, как под огнем. Собственно, под огнем и есть.
— Ну? — напряженно спросила Мила.
— Больше нельзя тянуть. Завтра утром пойду в "Парашу" — в открытую, без дураков. Так, мол, и так, являюсь представителем, сведите с вашим главарем.
— Ох-х! — Мила опустилась на стул, пальцы сплела в тревоге.
— Понимаешь, Элизабет думает, что сейчас только разумники могут ее спасти. Она даже предоставила мне право обещать им миллиарды.
— А ты и зачванился? Да тебя просто подставляют! С такими деньжищами она могла бы свою холеную задницу прикрыть без твоей помощи!
— Нет, Мила, деньги — многое, но еще не всё. Смотри, ее отцу миллиарды не помогли. И потом, она утверждает, что без помощи разумников погибнет весь правящий класс.
— Вот хорошо! Так им и надо, паразитам!
— Но она говорит, что вместе с высшим классом погибнем все мы.
— Дура потому что, нашла чем пугать!
— Нет, в общем-то здравая мысль: если башня рухнет, задавит и тех, кто внизу.
— Меня не задавит, — сказала Мила. — Вылезу и тебя вытащу!
— Ты у меня героиня… — я замялся.
— Ну, что еще?
— Боюсь, спать буду плохо, а завтра мне быстро соображать придется.
Она криво усмехнулась:
— Выпить хочешь перед сном?
— Немножко, Милочка! Граммов двести.
— Пей, черт с тобой!