Утренний, розовый век. Россия-2024 (первая часть)

— Перестаньте, Валентин Юрьевич! — прикрикнула она. — Такой юмор сейчас неуместен! Вы не хуже меня знаете, что науку и литературу затоптали еще при Ельцине. Потом вытравили публицистику. А в последние годы выхолостили и русский Интернет. Любая подпитка свежими идеями давно прервалась.

— Это был инстинкт самосохранения ВАШЕГО класса, — возразил я.

— Он оказался самоубийственным. Наша главная слабость сейчас — интеллектуальное вырождение.

— Но послушайте, — сказал я, — спасительную идею вообще не надо искать, она очевидна: сокращение численности коренного населения можно компенсировать только повышением его образования и научно-техническим прогрессом.

— Опять вы пытаетесь шутить! Вы же понимаете, что власть на это не пойдет, и не только из-за расходов!

— Всё имеет свои минусы и плюсы. При повышении уровня интеллекта в народе минусом для нынешней элиты будет то, что она быстренько скатится вниз. Но плюсом будет то, что скатится она без крови и даже без ушибов.

— Давайте не отвлекаться на абстрактные рассуждения! — попросила Элизабет. — Вернемся к реальности. Я знаю, сейчас в высоких кругах тайно обсуждают варианты спасения, но ничего придумать не могут. Последней идеей был уход с Кавказа. Ушли глупо, трусливо, подло, столько служивших нам горцев не вывезли, бросили на растерзание. Но всё же это было какое-то решение. А с тех пор — ни единой мысли. И с Запада ничего не позаимствуешь, нам их идеи не подходят.

— Именно поэтому ваш отец решил обратиться к разумникам? — спросил я.

— А вы только сейчас это поняли?

— Догадывался и раньше, но неотчетливо.

— Да, — сказала девушка, — отец видел в разумниках единственный уцелевший источник идей, единственную альтернативную нашему классу организацию, с которой возможен диалог.

Я с сомнением покачал головой:

— Похоже, у разумников с правительством перемирие. Они по-настоящему никого не трогают, а их никто не ищет. Не думаю, чтобы их законсервировали впрок, в качестве кладезя мыслей. Скорей всего, здесь тоже сработало что-то инстинктивное: противники опустили оружие и отвернулись друг от друга.

— Пусть так, — ответила Элизабет, — всё равно больше не к кому обратиться.

— А почему вы думаете, что разумники захотят спасать ваш класс?

— Я спрашивала об этом у отца. Он говорил, что разумники — патриоты. Не такие, как все эти сумасшедшие или платная шваль, настоящие. А спасение нашего класса, хоть он вам противен, сейчас и есть спасение России. Не идеальной, а реальной, какая уж получилась!

— Позвольте усомниться. Я бы не ставил между Россией и ее элитой знак равенства.

— Хорошо, — сказала Элизабет, — сформулируем по-другому. Крах нынешней элиты будет означать всеобщую гибель: падая, она погребет под собой всех. Если же элита спасется, то хоть немного полегчает и тем, кто внизу.

Я задумался:

— Значит, вы настаиваете, чтобы я продолжил работу и связал разумников с вами?

— Да. Все условия договора остаются в силе. Включая гонорар.

— Гонорар — это неплохо. Но я должен буду и разумникам что-то предложить. Чем я могу их заинтересовать?

— Тем, что у меня есть, — вздохнула Элизабет.

— Деньгами, — уточнил я. — В каком же количестве?

После паузы она с усилием выговорила:

— Вам примерно известен объем наших активов. Примите решение сами, по обстановке.

Я даже вздрогнул от ее слов. Мысленно представил, как в ходе переговоров с разумниками буду распоряжаться миллиардами. Если я сам верю в это с трудом, то как поверят они?

— Вы даете мне такой карт-бланш, ого! Но всё упирается в главный вопрос…

— Какой же?

— Кто убил вашего отца.

Элизабет потупилась, промолчала.

— Хорошо, — согласился я, — тогда спрошу иначе. Вы говорили о том, что в элите есть разные группировки. Они враждуют друг с другом?

— Они… сотрудничают, — с некоторой запинкой ответила Элизабет. — Разумеется, это не исключает и конкуренции. В рамках закона, конечно.

— Само собой! А все ли из этих группировок понимают, что башня может рухнуть? Все едины во мнении, что отвратить катастрофу для их класса можно только нестандартными действиями, вроде обращения к заклятым врагам, разумникам?

Девушка вздохнула:

— Не спрашивайте об этом, Валентин Юрьевич. Ответ в самих ваших вопросах.

Значит, я ошибся в своем первом впечатлении, меня обмануло умение Элизабет владеть собой: она все-таки боялась, смертельно боялась.

— Ладно, — сказал я, — тогда попрошу уточнить: если разумники не пожелают спасать от гибели всю ненасытную ораву, называемую нашей элитой, надо ли просить у них помощи — неважно, идеями или действиями — для какой-то одной группировки элиты, которая попытается перехватить власть?

Элизабет не ответила.

— Хорошо, — сказал я, — тогда последнее уточнение: устроит ли вас минимальный результат — если разумники вообще не захотят иметь дело с элитой, но согласятся защищать от опасности лично вас?

Элизабет промолчала.

Я попытался встать:

— Мне всё ясно. Позвольте откланяться!

Она подняла руку, останавливая меня:

— Может быть, вам что-то нужно, Валентин Юрьевич? Только скажите! — в голосе ее зазвучали прежние надменные нотки.