Утро седьмого дня

— Поздравить вы меня можете с совершенно необычайными стихами, которые я сочинил, возвращаясь домой. И так неожиданно… Я и сейчас не понимаю, как это произошло. Я шёл по мосту через Неву — заря и никого кругом. Пусто. Только вороны каркают. И вдруг мимо меня совсем близко пролетел трамвай. Искры трамвая, как огненная дорожка на розовой заре. Я остановился. Меня что-то вдруг пронзило, осенило. Ветер подул мне в лицо, и я как будто что-то вспомнил, что было давно, и в то же время как будто увидел то, что будет потом. Но всё так смутно и томительно. Я оглянулся, не понимая, где я и что со мной. Я постоял на мосту, держась за перила, потом медленно двинулся дальше, домой. И тут-то и случилось. Я сразу нашёл первую строфу, как будто получил её готовой, а не сам сочинил. Слушайте: “Шёл я по улице незнакомой…”»[21]

Правда, эту сцену мемуаристка относит к весне 1921 года. «Заблудившийся трамвай» уже давно был написан и даже включён в состав сборника «Огненный столп». Другой мемуарист, не то что надёжный, а просто дотошный, некто Николай Оцуп, заверяет, что слышал эти строки от Гумилёва ещё полутора годами раньше. Так что перед нами случай так называемого мифа. Может быть, Гумилёв морочил голову хорошенькой поэтессе и в этом контексте разыграл сцену лирико-мистического восторга. Или сама поэтесса присочинила что-нибудь, дабы показать, сколь интимно она была допущена внутрь творческой мастерской поэта. Во всяком случае, тут описан не столько процесс создания, сколько эффект от уже готового произведения. Это не автора — это читателя или слушателя, или, скорее, слушательницу вышеуказанных строк «пронзило и осенило». И он (она) «вспомнил, что было давно», и принялся озираться, «не понимая, где он и что с ним».

Так что это всё дамские впечатления.

А вот что любопытно. Именно в 1921 году, когда вышел из печати «Огненный столп» и вскоре после того, как труп его автора сволокли в кусты и закопали, наш знакомый Маршак начал своим убористым почерком на линованной бумаге набрасывать контуры рассеянного персонажа, едущего на трамвае бог знает куда. (Слово «бог» в условиях безбожного коммунизма пишем с маленькой буквы.)

Вообще-то, стихотворение про Рассеянного в окончательном виде появится только через семь лет, а напечатано будет почти вслед за «Форелью» Кузмина — в 1930 году. Но образ чудака, заблудившегося на трамвае в городской бездне, начнёт обрисовываться в маршаковских черновиках именно в 1921 году и весьма вероятно, что по горячим впечатлениям от стихов и смерти Гумилёва.

И если присмотреться, то балаганные хореи Маршака прямо-таки просятся быть припевом к балладным дольниковым строфам Гумилёва:

Мчался он бурей тёмной, крылатой,
Он заблудился в бездне времён…
Остановите, вагоновожатый,
Остановите сейчас вагон.

— Глубокоуважаемый

Вагоноуважатый!
Вагоноуважаемый
Глубокоуважатый!

Во что бы то ни стало

Мне надо выходить.
Нельзя ли у трамвала
Вокзай остановить?

Где я? Так томно и так тревожно

Сердце моё стучит в ответ:
Видишь вокзал, на котором можно
В Индию духа купить билет?

Он отправился в буфет

Покупать себе билет.
А потом помчался в кассу
Покупать бутылку квасу.

— Глубокоуважаемый

Вагоноуважатый!
Вагоноуважаемый
Глубокоуважатый!

А в переулке забор дощатый,

Дом в три окна и серый газон…
Остановите, вагоновожатый,
Остановите сейчас вагон!

— Это что за остановка —

Бологое иль Поповка?
А с платформы говорят:
— Это город Ленинград.

— Глубокоуважаемый

Вагоноуважатый!
Вагоноуважаемый
Глубокоуважатый!

Да уж, вот оно, человеческое раздвоение. Ударил откуда-то «оттуда» свет и расколол тьму на фигуры и их тени. Образовалась свобода. Страшно, а тут же и смешно; смешно, а, однако же, страшно.

В особенности следует отметить, что Рассеянный, проснувшись утром в отцепленном вагоне, высказывает предположение, что он на станции Поповка («Это что за остановка? // Бологое иль Поповка?») Здесь дело не только в том, что Бологое ух как далеко, а Поповка рядом, в тридцати трёх верстах от Питера. А дело в том, что именно возле станции Поповка Николаевской железной дороги находилась когда-то именьице Гумилёвых, в котором прошли детские годы автора «Заблудившегося трамвая». Вряд ли Маршак мог знать об этом. Как так получилось? Он просто случайно угадал.

Вот опять малюсенькое совпадение имён и названий.