Утро седьмого дня

И ещё такая Лариса Рейснер, известная революционная жена красного посла Фёдора Раскольникова, в конце 1922 года в далёком Кабуле получит письмецо от матери, а в нём среди прочего прочтёт: «Гумилёв оставил жену и ребенка (девочку двух лет), жена-лахудра устроила в своей единственной комнате лупанар, а девочка всегда в коридоре, под ногами у проходящих… Словом, надумала я взять девочку, жаль мне одинокую и беззащитную»[22]. Лариса Рейснер, между прочим, тоже не раз слушала стихи Гумилёва в авторском исполнении наедине. Правда, ещё до «Заблудившегося трамвая». Да. Но потом, в революцию, вышла замуж за мичмана Ильина, он же комиссар и полпред Раскольников. И как раз незадолго до расстрела Гумилёва уехала в Кабул устанавливать вместе с мужем дружеские отношения с Афганистаном. Обращаясь к содержанию письма, заметим, что никакую девочку, дочку поэта, мама Рейснер, Екатерина Александровна, в свой дом не забрала, да ей, наверно, и не дали бы. Что же касается Ларисы, то она довольно скоро сбежит от мужа из Кабула, закрутит с другим, а потом неожиданно заболеет тифом и умрёт… Ну, это отдельная история и к делу не относится.

В общем, Анна Николаевна с Леной так и живут на улице Бассейной, переименованной в Некрасова. Никто ими особенно не интересуется.

Ну разве что гимназическая подруга Ани Энгельгардт, такая Ольга Гильдебрандт-Арбенина, актриса, в недавнем прошлом одна из пассий Гумилёва, а также жена или уже вдова того Юркуна, который — помните? — живёт с Михаилом Кузминым… (Кстати, ей Гумилёв тоже читал наедине у себя дома на Преображенской: «Шёл я по улице незнакомой…» И ещё она же большая приятельница Каннегисеров и поклонница Лёни… Как у них всё сложно!..) Так вот, эта особа, повстречав на улице Анну с дочерью, мимоходом отметит в записях, что Леночка стала высокая, белокурая и что глаза у неё голубые и немного косят, как у отца[23]. Тётя Оля расспрашивала Леночку про учёбу, а та стеснялась. Леночке, наверно, лет четырнадцать-пятнадцать.

У самой Арбениной могла бы быть дочка от Гумилёва, такая же или чуть помладше… Могла бы, но не было…

Трамвай «пятёрка» уже бегал в это время по улице Некрасова между моим домом шестьдесят и домом семь, где живут Анна Гумилёва-Энгельгардт с матерью и дочерью. Их окна выходят на Некрасова. Мы даже можем помахать им из трамвайного окошка. Привет!

Скоро начнётся война, наступит блокада. Они переживут первую жуткую блокадную зиму и умрут в начале лета. Дело в том, что они, неразумные женщины, каким-то образом потеряют все продовольственные карточки. И умрут от голода одна за другой в пустой квартире. Говорят, что их трупы нашли уже сильно объеденными крысами. Надо сказать, крысы в блокадном Ленинграде вполне успешно обгрызали и живых людей, которые от истощения уже не могли активно шевелиться.

Впрочем, определённых сведений об обстоятельствах смерти вдовы и дочери расстрелянного поэта Гумилёва мы тоже нигде не находим. Никто их перед смертью за руку не держал. Сгинули в блокаду — и всё.

Заблудились в бездне времён.

Вот какие рассеянные!

На белой простынке

До чего всё-таки люди не знают, чего они хотят и чего им надо, — это просто удивительно.

Тут, за два дома до Ани с Леной, мы проезжали такой особняк, тоже по нечётной стороне Бассейной-Некрасова. Там в 1919 году отпевали одну старушку. Вернее, не отпевали, потому что она была старой революционеркой и в Бога, скорее всего, не верила. Впрочем, кто знает. Нет, её, кажется, отпевали в часовне при больнице. А здесь было общее прощание. Стоял гроб, подходили, кланялись, утирали слезу и так далее.

Её звали Вера Ивановна Засулич.

Вот у нас завалялся обрывок старой газеты. 10 мая 1919 года (Гумилёв с Аней пару месяцев назад поселились тут, на Преображенской, и у них только что родилась девочка). Расправим на коленке пожелтевшую бумагу, прочитаем: «Тело скончавшейся В. И. Засулич из квартиры Мякотиных, в доме писателей на Карповке, перевезено в часовню при Петропавловской больнице, еще ночью было произведено бальзамирование. Из Петропавловской больницы сегодня, 10 мая, в 5 часов дня, тело В. Засулич будет перевезено в дом Литераторов (Бассейная, 11), где в 7 часов состоится гражданская панихида».[24]

Как она попала в этот особняк — целая история.

Особняк этот до революции принадлежал богатым лицам: сначала купцу и винному откупщику, некоему Кокареву, потом генералу Петру Семянникову, совладельцу Невского механического завода. Во время революции наследники Семянникова куда-то делись. Ах да, как выяснилось, дочь генерала-заводчика, Ольга Петровна, в замужестве Кушелева, лишившись своего недвижимого имущества, с остатками денег бежала за границу. Все её дома в Питере оказались бесхозными. Кстати, ей же принадлежал ещё и дом на Невском, 88, где перед революцией обитала весёлая редакция популярнейшего журнала «Новый Сатирикон»: Аверченко, Тэффи, Бухов, Грин и прочие юмористы и забавники. Тэффи, если помните, жила в Сапёрном в том же доме, что и Каннегисеры. Опять переплетение нитей в замысловатом петербургском узоре.