Утро седьмого дня

— Ты, Анджей, хороший собеседник: ты молчишь. Самый лучший собеседник — тот, который молчит. Обо мне как-то Кирсанов сказал, что я идеальный собеседник. В Москве были два знаменитых болтуна: Маршак и Семён Кирсанов. Меня Кирсанов как-то зазвал в гости. Я сидел у него пять часов, и он всё говорил, а я только изредка вставлял «ну». Я, наверно, сказал «ну» раз триста. На другой день прихожу к Лиле Брик, и она мне с порога: «Виктор, вы что, сумели переговорить самого Кирсанова?! Он мне с утра звонит и заявляет: Соснора — такой интересный собеседник!»

Я хихикаю и поддакиваю.

— Верный признак шизофрении — когда в шуме начинаешь слышать музыку. Я как-то летел в самолёте. И уже входил в это состояние — уже выпил. И вот начинаю слышать в рокоте моторов симфонию Бетховена. Я послушал симфонию, она закончилась, и я начал слушать другую. Так, пока летел, прокрутил весь репертуар. А когда прилетел, мне совсем уже плохо стало и меня забрали в психушку. Там недолго держали. Надо было мне ставить капельницу. Медсестра — здоровенная, вон, как этот памятник. (Указывает на бронзового Ломоносова.) Стала колоть и попала в нерв. А я жилистый, как со всей силы эту капельницу запустил в стену, вместе с медсестрой… Меня из сумасшедшего дома выгнали.

Я поддакиваю, киваю и вспоминаю соснорино: «…Я сижу в сумасшедшем доме, // И никак не сойти с ума».

— Думают, алкоголиком быть — это удовольствие. Нет. Это тяжёлая работа. Месяц пьёшь, и с тобой происходят разные приключения, и общаешься там… А потом надо как-то из этого выходить. Иначе подохнешь. Творчество и запой — два совершенно разных состояния. Работа над стихом требует полной ясности сознания.

Киваю. Поддакиваю.

— Надо сначала услышать то, что от того, оттуда. (Тычет пальцем вверх, в небо). А потом точно зафиксировать. Просто. Отбросить всё лишнее — как Буонаротти.

Ворон или голубь взлетает с головы Ломоносова и растворяется в темнеющем небе.

— Вот так. Всё делает Бог. А человек только калечит.

В майских сумерках я оглядываю окружающий мир. И правда: всё вокруг — деревья, воздух, река Фонтанка, птицы, люди, камни — сделано Богом и затем в разной степени искалечено человеком.

— Но как же быть? Что делать, чтобы перестать калечить и начать творить настоящее, как Бог?

Я поворачиваюсь, чтобы задать этот вопрос — но мой собеседник становится тонок и прозрачен, как дым, черты его дантеобразного лица, поколебавшись, улетают, исчезают в тёплом воздухе. Его нет. Я один на скамейке.

Виктор Соснора умер, и прах его развеян над Ладожским озером возле Шлиссельбургской крепости.

Вдруг он появляется, такой, каким был сорок лет назад, в джинсах и куртке, и говорит с улыбкой (то, что сказал однажды, когда мы путешествовали по этому городу: он был в запое, а я помогал ему дойти до дома и не упасть):

— Эх, Анджей, нет в тебе человеколюбия.

Обернулся вороном и улетел.

Об именах домашних животных

Смотрите-ка, мы уже далеко от Ломоносова и Ватрушки. Наша электроколымага пересекла безбрежное, как Ладожское озеро, пространство Сенной площади. В просвете Кокушкина переулка промелькнул дом Зверкова — тот самый, в котором жил Гоголь и где Поприщин обнаружил пачку собачкиных писем.

Домище этот, 1820-х годов постройки, реконструировал незадолго до революции гражданский инженер некто Зазерский Алексей Иванович — между прочим, один из архитекторов нашего с Рассеянным родного термитника: Бассейная, шестьдесят. Он же главный электрозодчий петербургского трамвая: все электроподстанции и центральная трамвайная электростанция — его рук дело. Так что мы катаемся на трамвае отчасти благодаря его трудам. Такой бравый мужчина с усами, в инженерской фуражке с молоточками. Он всю жизнь что-то строил, даже и при советской власти. Он и жил в построенном им же доме, рядом с моим дедом и бабушкой. И умер от голода в блокаду, в 1942 году, одновременно с моим дедом.

Это опять-таки к слову.

Что касается Поприщина, то, вспоминая, как он искал истины в письмах собачонки, я думаю, что этот чиновник был, пожалуй, не такой уж сумасшедший.

Глядя на домашних животных, я начинаю подозревать, что они скрывают в себе некую правду о нас, которую мы сами не хотим или боимся осознать.

Поэтому между человеком и животным иногда возникает таинственная связь, уходящая за пределы видимого мира. Собака умирает на могиле хозяина. Князь Олег принимает от черепа коня смерть во образе змеи. Гоголевская Пульхерия Ивановна, милейшая старосветская помещица, отправляется на тот свет по мановению своей кошечки.

Это всё литературные образы. Однако у меня была родственница, троюродная сестрица, у которой проживали кот и кошка. Так вот, она недавно умерла, причём внезапно, и котик не пережил её исчезновения и вскоре последовал за ней на тот свет. Кошка уцелела, а молодой и здоровый кот околел, хотя их обоих кормили и за ними ухаживали.

Вообще, домашние животные — загадочное и непостижимое явление окружающего мира.