Утро седьмого дня

Вот надо же, у меня в кармане книжечка «Новый Завет». Нашлась, а я думал, что давно потерялась. Эту маленькую карманную книжечку, отпечатанную мелким шрифтом на тонкой бумаге, мне привезли тайком из-за границы в советские времена, когда всё такое «религиозное» было запрещено. Я всегда носил и возил её с собой; однажды её отобрали при обыске, но вернули. Спасибо майору милиции, что не стал шить дело, а то могли бы и меня посадить вместе с нею. Несколько раз она терялась, находилась и в конце концов потерялась окончательно. Так я думал. А вот — чудесным образом нашлась.

Открываю в серединке. Что это такое? Евангелие от Луки. И там вот какая описана картина.

С Ним шло множество народа; и Он, обратившись, сказал им…

Мы представляем себе каменистую дорожку, вверх-вниз, по каким ходят в тех краях — в Галилее ли, в Иудее ли. Солнце жарит, птички щебечут. Пахнет лимоном, лавром и чем-то ещё таким жарко-пряным. По дорожке шуршат и похрустывают сотни сандалий. Идёт Человек: чуточку, наверно, выше среднего роста, одетый как все, да и вообще такой, как все, но почему-то неуловимо другой. Мы даже не можем толком описать его внешность. Ну там прямой нос, длинные волосы, борода… Всё это есть и всё это неважно. Скажем так: идёт Человек.

А вокруг и за ним, забегая сбоку, вприпрыжку, быстро или медленно — множество других. Чего они от Него хотят, интересно? Переговариваются между собой, что-то у Него, наверно, спрашивают. Мы не слышим их отдельные голоса, а только согласное гудение, как гомон пчёл возле улья.

И вот в ответ на что-то такое Он и говорит:

— Если кто приходит ко Мне и не возненавидит отца своего и матери, и жены и детей, и братьев и сестер, а притом и самой жизни своей, тот не может быть Моим учеником.

Все останавливаются. И Он. И после небольшой паузы:

— И кто не несёт креста своего и идёт за Мною, не может быть Моим учеником[42].

Да. Они все ошарашены, и мы, признаться, тоже.

Ну, про крест — это нам понятно. То есть ничего не понятно, но хотя бы кажется, что понятно.

А вот про «возненавидит»…

Может, тут что-то перевели неправильно?

Посмотрим-ка, что там в греческом оригинале. Глагол мизео. Словарный перевод: ненавидеть, питать отвращение, гнушаться.

Жёстко.

И хотя греческий вариант — это перевод с устного арамейского или еврейского, но, по-видимому, и там было не мягче.

То есть чтобы стать учеником Этого Человека, нужно возненавидеть свою семью, возгнушаться родными и близкими и, наконец, почувствовать неодолимое отвращение к собственной жизни.

А ученик — это кто? Это тот, кто следует за учителем. А куда следует Учитель? Маршрут известен: на крест, в смерть и в Царствие Небесное. А Царствие Небесное — это истинный Рай, то место, куда так хочется, так необходимо вернуться Адаму и Еве.

То есть если я не ненавижу отца, мать, жену, детей и самого себя, то мне закрыт путь в Настоящую Жизнь.

Ну ладно, родных и близких возненавидеть просто. Если начистоту, то мы, наверно, все или многие, любим их и ненавидим одновременно и попеременно. Но ненавидеть свою жизнь…

Нет, и это бывает: возненавидел — и бух с моста в Неву или там в речку Гудзон. Но здесь-то про другое: возненавидеть эту жизнь, чтобы идти к той. Идти — не прыг-скок, а долгим, тяжёлым, мучительным путём. Да ещё тащить на себе тяжеленный и ужасно неудобный предмет — крест.

Как всё это понять и сделать?

Задумаешься.

Интересно, а Владимир Лозина-Лозинский — он ненавидел своего старика отца, братьев и сестёр (мать давно умерла, детей у него не было)? И свою жизнь? Или, наоборот, так ужасно любил их, что не нашёл другого способа действий, как стать священником и пойти на убой?

А отец Николай — ненавидел сыновей и дочь, погибших в блокаду?

Хотя бы изредка — ненавидел?

Не знаю.

А вот что точно знаю, что именно Человек, шедший в окружении ошарашенной толпы по каменистой дорожке, именно Он, тут же, через несколько страниц, скажет:

«Заповедь новую даю вам, да любите друг друга; как Я возлюбил вас, так и вы да любите друг друга. По тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою»[43].

Сопоставив первое высказывание со вторым, выясняем, что нам, если мы хотим жить, то есть спастись от смерти, то есть попасть обратно в рай, в Несбывшееся, в Царствие Небесное — нужно сначала полностью и дотла возненавидеть всё, что у нас было, а потом со всей силой возлюбить то, что у нас есть.

Новая жизнь

Да, так я начал вспоминать про моего отца. Правда, вспоминать нечего: я его не помню, он умер, когда мне едва исполнилось три года, а ему не было тридцати. Как так получилось, отчего умер — не знаю. Мама мне не рассказывала, а я не решался спросить. А теперь и спрашивать не у кого. Да и какая разница.

Не помня отца, я избавлен от необходимости его возненавидеть. Как можно возненавидеть того, чьего образа нет в твоей памяти? Я могу его только любить, потому что, любя родившего меня, я тем самым продолжаю любовь к собственному бытию.