«Уцелевший» и другие повести

Вижу, пожалилась мне Забава Путятишна, и полегчало ей разом: плечи распрямились, грудь поднялась да дыхание успокоилось. Видно, ни с одним живым человеком она про то ни разу не говорила.

– Ну, Вань, ладно, а то замучила уж я тебя совсем, поди… – смеется грудью звонко, уж по-девичьи, на меня поглядывает. – Иди уж, иди: вижу, надо тебе. – Посерьезнела. – Нырни вот сейчас в Пучайную, да и вынесет она тебя обратным порядком, как прибыл. Ну, Солнце с тобой!.. – рукой махнула да отвернулась. Слезку, почудилось, уронила. Обернулась резко, подтекла, рукой шею крепко обвила да поцеловала троекратно. Не почудилось: щека мокрая была. – Иди, – говорит, – иди…

Подошел я к воде – тиха вода дремливая. Да уж я-то знаю! «У-ух!» – вздрогнул, руками вперед-назад махнул да и – уль! – головой в воду. Ох, и завертело меня сызнова! Повертела меня, покружила вода большая, в искряной струе выкупала да в огненной вослед да и выкинула прямо на бережок. Одежа на мне сызнова суха осталась. Чудеса!

Вон, вон, сквозь темень ночную увидел среди деревьев – река что ли там белеет? Побыстрее пошел, чтоб видно стало. Да, река. Значит, и шум, и костры вдалеке мне не показались. Там вон, дальше по реке, точно костры. Да много их здесь… Один большой… Что же тут такое?

Девки на корточках сидели, как подошел. Давно по себе заметил – тихо хожу. Как давай, дурехи, в визг орать! Кто венками в меня кидаться, кто молча, все побросав, вверх по откосу на утёк пошел. Умора, да и только!

– Да не бойтесь, не бойтесь, свой я! – говорю чрез смех.

Одна – ко мне ближе всех оказалась, маленькая такая, ножки, видать, коротенькие – как уточка, – кажется, и не испугалась вовсе – так, отпрянула малость – вперед шагнула, снизу вверх на меня посмотрела.

– А ты кто таков и откуда к нам будешь?

– А что, – говорю, – видать по мне, что нездешний?

– А то что ж, – отвечает. – Рубаха, вон, не по-нашему вышита, и… Не по-нашему ты смотришь.

– Как так – не по-вашему? А как же я смотрю? – смеюсь.

– Ну, будто вот парень ты молодой, а как будто и старик уже. У нас так на девушек не смотрят! – у самой в глазках смешинка искрянула.

Расхотелось мне больше смеяться от ее слов.

– А мы тут гадаем… – говорит. – Парням вообще-то тут быть не положено…

– А с чего ж это вы гадаете? – спросил.

– Так ведь Иван Купала же… У вас что же, в вашей родине, на Иванов день не гадают разве?

– Нет, – говорю, – не гадают.

– А что же делают? – спрашивает.

– Бабы ночью босиком по лесу ходют да травы собирают. Ворожбиными они становятся. Высушивают потом да хворых окуривают.

– А у нас еще в печку их бросают, когда гроза, чтоб молния не попала! – это какая-то дуреха у Уточки из-за спины. Девки-то, видя, что нестрашный я, подтянулись обратно.

Постояли.

– Так что ж вы, как гадаете? – спрашиваю, чтоб хоть что спросить.

– Да чего ж тут? Цветов, листьев да веток насоберем да венков наделаем! – та же дуреха из-за спины глазищами большими глазеет да лыбится. Говорит очень громко. – Потом в воду их бросаем, и у кого сразу потопнет, того милой разлюбил, и уж замуж за него не выйти. А коль поплывет, да еще коль долго, то жизнь тебе будет долгая да замужество счастливое! – громко опять, глупо. Остальные за ее спиной тоже подхихикивать стали.

– И парням своим еще венки делаем, – тихо и как-то грустно говорит Уточка. – Я вот своему сделала… – медленно показала. В темноте видать, с васильками он, синеется. – Им же самим себе нельзя. – Только забросить его потом под утро надо куда-нибудь повыше иль сжечь, чтоб порча не нашла…

– А я так сделала: нету у меня никого! – та опять, из-за спины, громкая. – Хошь, тебе подарю?

Растерялся я.

– Давай, – говорю. – Чего бы и нет.

Из-за спины наполовину вылезла, протянула. Надел. Как дурак, наверно. Но пахнет приятно. И хорошо с ним как-то стало.

– Может, пойдем, а то наши, наверно, уж хоровод зачинают да нас ждут? – это еще одна Уточку из-за спины спрашивает.

– Пойдешь с нами? – Уточка на меня смотрит.

– Да-а… пойду. Отчего б не пойти? – засмущался я с чего-то.

– А ну, девоньки, айда до наших, кто быстрей! – звонко – не так, как со мной разговаривала, – крикнула Уточка, влезла своей маленькой ладошкой ко мне в руку и ну давай вместе со мной взбираться на крутой берег реки.

Ох, уж как те девки на бугор взбирались! Сарафаны подобрав, босиком, кто, поскальзываясь, со смехом на землю падал, кто просто так визжал…

…Вон они, вон они, водют. Костер у их большой, высоченный, и их много – коло большое. И все молодые, с венками – девки да парни. Радостные, что-то поют, крутятся то быстрее, то медленнее, кто со смехом и падает есть… Наши-то, с кем по ночи бежали, тут же рассыпались, кто куда, кто с кем захотел в хоровод встать. Уточка моя, ничего даже и не сказав, куда-то, видать, пристроилась.

Постоял чурбаном, помялся.