Смерть касается каждого. Но в нашем обществе о ней по-прежнему не принято говорить, и горе остается не до конца понятым чувством. Джулия Сэмюэл, психотерапевт скорби, двадцать пять лет проработала с теми, кто потерял близких, и понимает все последствия потери. Эта глубоко трогательная книга полна психологических прозрений о скорби, которая, если правильно с ней справляться, может стать целительной.
Такие книги имеют особую ценность, когда авторы описывают свои собственные переживания: от Шерил Сэндберг до Клайва Стейплза Льюиса, от Джулиана Барнса до Джоан Дидион[234]
– на задней обложке ее «Года магического мышления» всего несколько слов о том, как смерть переворачивает жизнь:Жизнь меняется быстро. Жизнь меняется в одно мгновенье. Сидишь, ужинаешь, и вдруг та жизнь, которую ты знала, заканчивается.
Книги о переживании горя – и это всегда чувствуется – служат терапией и для автора, и для читателя. Блерб на «Безумии горя», о котором написал преподобный Рочард Коулс после внезапной смерти партнера, говорит о том глубоко личном, что всегда будет понятно каждому потерявшему любимого человека:
Многое из того, что было связано с горем, поразило его: количество всяких официальных бумаг, которые приходится заполнять, когда кто-то умирает, то, как трудно в одиночку ездить на работу, даже боль, которую он испытывал, набирая текстовое сообщение партнеру и вдруг понимая, что остался один.
Говоря об этом, мы ушли далеко от темы здорового питания, но есть нечто, что связывает все эти книги о самореализации и самопомощи. Это то, о чем говорит моя живущая в Йоркшире свекровь: «Каждому приходится толкать собственную тачку в одиночку». Но если книга честная, тогда блерб на ее обложке скажет самое главное: ты не одинок.
Прочитать, промыть, повторить[235]
Сладкий трепет жанровой литературы
В этой сцене Алан пытается представить новый телесериал руководителю, и он, конечно, прав (правда, другие его идеи, вроде шоу с борцами сумо или играющими в теннис мартышками, не столь убедительны). В диалоге выражена вся суть жанровой литературы: она снова и снова повторяет одну и ту же схему, а нам все равно мало. Говоря о таких книгах, мы пользуемся словами вроде «расслабляющее чтение», «релакс», «читать, свернувшись клубочком» и т. п. Это литературный эквивалент пухового одеяла и томатного крем-супа «Хайнц».
Джордж Оруэлл великолепно отразил это ощущение блаженства от чтения чего-нибудь экстремального в эссе «Упадок английского убийства»[237]
: