Ужас из-за Грани (СИ)

Танец становился все более быстрым и рваным. Движения орков в масках напоминали теперь не трепыхания кукол, а что-то… что-то совсем безумное, выходящее за грань! Ритм, заданный барабаном, достиг пика. Слова орка у алтаря… Они звучали громко. Громче, чем все прочее на милю окрест. Эйнеке не понимал слов. По-прежнему не мог ничего разобрать в чужой грубой речи, однако… Он улавливал смысл.

Молитва.

Некое ее подобие.

Орк у алтаря – шаман племени Камнесердов – взывал к богам, чьи тотемы возвышались над поляной. Он звал одного. Сильнейшего. Могущественного. Бесстрашного и свирепого. На племя Камнесердов обрушилась беда. Соседи – Враноклювы и Волкозубы – объединились против них. Много детей народилось у Враноклювов и Волкозубов, а зима обещала мало того, что прийти раньше срока, так еще и быть много раз холоднее и суровее чем все прочие. Расплодившимся соседям нужны были земли Камнесердов – угодья для охоты. Потому они пришли с войной, и война эта скоро обернулась для Камнесердов страшнейшей напастью. Десятки воинов уже отправились на суд предков. Наступал черед стариков, вновь взявшихся за оружие, и юнцов, прежде никогда его не державших. Спасти племя могло лишь чудо, лишь Бог – Токо`пха Мэ`а-Твэ – Волк с Красными Глазами и Клыками.

Они разбудили. Они позвали. Посулили пищу! - голос Бога наполнял Эйнеке.

Голод! Голод! Голод! - он нарастал. Больше не шипел, скорее гремел и грохотал, как лавина, сошедшая с гор.

Пение оборвалось. Смолк барабан. Вскрикнув, шаман опустил нож. Тельце в оленьей шкуре забилось. Кровь окропила жертвенный алтарь, а глаза – столь же красные, что и стекающие по камню токи – ярко вспыхнули на уродливом лике ближайшего тотема. Такого знакомого! Вытянутая звериная морда, стоячие уши, огромные зубы, выпирающие из-под нижней губы…

О да, это был он!

Эйнеке сжал в ладони амулет.

Зеленая дымка. Фиолетовые завихрения. Тяжелые туманные клубы. Некогда четкие и ясные очертания помутились. Поплыли. Эйнеке и сам не заметил, как оказался среди поляны – в окружении окровавленных камней и зловещих тотемов. Странная корка спекалась губах. Железистый привкус во рту был нестерпим. Эйнеке посмотрел на свои руки. Вздрогнул всем телом. По локоть испачканы в красном… Ошметки грубой серо-зеленой кожи забились под когти.

Недостойные! Жалкие! Неспособные насытить! - не утихал голос.

Эйнеке, судорожно сглотнув возникший в горле тошнотворный комок, вскинул голову. Черная тень возвышалась над ним. Она менялась: бесконечно и спешно, скукоживаясь и вновь разрастаясь, пульсируя изнутри глубокой безграничной тьмой – живой бездной! Множество глаз – красно-кровавых. Черная шкура: то мех, то чешуя покрывали ее. В конце концов, нечто перестало меняться.

Бог воплотился.

Он стоял над Эйнеке. Он взирал на Эйнеке. Величественный и гордый. Свирепый и ужасный. Эйнеке трепетал. Смесь страха и благоговения охватила его, хоть полуэльф до конца и не понимал, что вызвало в нем эти чувства. Подобное противоречило его натуре. Самолюбие. Неверие. Привычка полагаться на себя и свои силы, а не на волю безмолвных идолов… почему они не воспротивились в нем?

«Это морок. Наваждение!» - говорил разум – то немногое в нем, что еще могло мыслить ясно.

Голод! Голод! Голод! - говорил – нет, рычал! – Бог.

Знакомое чувство встрепенулось в Эйнеке. Да, голод – он снова пришел к полукровке. Впрочем, теперь он просил не только магию… Эйнеке провел ладонью по губам. Содрогнулся. Вспомнил вкус орочьей плоти.

Ты знаешь голод! Ты понимаешь! - вещал голос.

Избр-р-ранный! Мой Избранный! - в упоении рокотал он. Когтистые лапы протянулись к Эйнеке, но тот отстранился.

- Бормотун… - тихо сказал, чем принудил Бога оборвать движение.

- Он тоже был твоим Избранным?! - чувствуя внезапный порыв, Эйнеке поднял взгляд – бесстрашие и гордость возвращались к нему.

Снова дым и туман. Сплетение черного, фиолетового и ядовито-зеленого.

Амбар.

Тот самый амбар в разоренном Далечье! Бормотун. Не дикая необузданная бестия, рвущаяся в бой, и не изуродованный мертвяк с расквашенной головой, а человек. Всего лишь человек! Ничтожный оборванец, забившийся в самый дальний и темный угол. В отличие от Эйнеке он не смел поднять на воплотившегося Бога взор. Он лишь жался и дрожал, жался и дрожал!..

Неудача, - сухо отозвался Бог.

Неверный Избранный, - добавил он мгновение спустя. - Ошибка!

- А почему я верный? Почему не ошибка? - тихо спросил Эйнеке. Он озадаченно морщил лоб, но «вопросы избранности» занимали его мало. Полуэльфа смущало иное: как он оказался в этом месте – в амбаре? Почему только стоило подумать о нем и о Бормотуне, как вот они – здесь? Своей памяти, в силу последних событий, Эйнеке не доверял, однако…

«Морок! Наваждение! Сон!» - бунтовало и кричало внутри.

Ты сильный! Сильнее всех прочих! - сказал Бог.

Вереница образов и лиц потянулась перед глазами. В основном орки и прочие подобные им дикие создания, но были и люди. Незнакомые. Чужие. Сплошь отчаявшиеся безумцы и жадные слепцы!

Эйнеке отмахнулся от видений.