«Ужас Мой пошлю пред тобою». Религиозное насилие в глобальном масштабе

Подобные образы божественной войны – устойчивая характерная черта религиозного активизма. Они определяют содержание и темы, которые «разыгрываются» в грандиозных сценариях, а те ложатся в основу современного перформативного насилия. В большинстве случаев эти образы – не новодел, а наследие уходящих корнями в почтенную древность религиозных традиций, священные тексты которых изобилуют военными образами. К примеру, в брошюре «Готовьте войну!» Керри Нобл подкрепляет свой воинственный настрой и участие в «Христианской армии Бога» цитатами из Библии. Поскольку Господь – «муж брани» (Исх 15:3) и воздает отмщением своим врагам, пишет Нобл, то и верующим в него следует поступать так же. Как и многие обратившиеся к террору активисты, он вдохновлялся образом космической войны.

Я называю эти образы «космическими», поскольку они больше жизни, отсылают к великим битвам легендарного прошлого и тесно связаны с метафизическим противостоянием добра и зла. Понятие космической войны – очень личное, но легко переносится в социальную плоскость. В конечном же счете оно превосходит любой человеческий опыт. Что делает религиозное насилие особенно неумолимо-жестоким – так это то, что его исполнители ставят эти религиозные образы божественного противостояния на службу земным политическим конфликтам. Именно поэтому акты религиозного терроризма – не просто тактические ходы в рамках политической стратегии, но и напоминания о намного превосходящем это все духовном противоборстве.

Сценарий космической войны играет центральную роль практически во всех инцидентах перформативного насилия, описанных в первой части этой книги. В христианских движениях образами сражений переполнена литература вооруженных группировок и «патриотов», включая манифест Андерса Брейвика и «Дневники Тёрнера» – любимую книжку Тимоти Маквея[394]. В символе веры, опубликованном в брошюре связанной с «Христианской идентичностью» группы под названием «Арийская нация», встречается такое заявление: «Мы Веруем, что в нынешние дни идет война между сынами тьмы (сегодня известными как жиды) и сынами Света (Господа Бога) – арийской расой, истинным Израилем Библии»[395].

Евангелист реконструкционизма преподобный Майкл Брей рассматривал свои насильственные демарши против абортариев как часть ведущейся в США «культурной войны», которая, помимо прочего, включает конфликты по поводу того, «насколько правительству следует вмешиваться в дела людей, должны ли налоги быть высокими или низкими, нужно ли ограничивать владение оружием, что делать с правами на аборт или же содомию»[396]. В Северной Ирландии преподобный Иан Пейсли, зачастую облекавший рассуждения о вере и политике в военные термины, основал журнал Battle Standard («Боевой стяг»)[397]. Один из его последователей, осужденный за террористическую деятельность, утверждал, что нападения на ирландских католиков – часть «религиозной войны»[398].

Еврейские активисты вроде Меира Эттингера и его деда, рабби Меира Кахане, также пребывали в убеждении, что насилие с их стороны оправданно как орудие в божественной войне, на которую их ведет сам Бог. Кровавую бойню, которую устроил в Пещере Патриархов в Хевроне доктор Барух Гольдштейн, также посчитали «актом войны». «Все евреи воюют с арабами», – сказал мне один из его сторонников так, как будто это что-то самоочевидное[399].

Удивительным образом вторя еврейскому активисту, сторонники ХАМАС заявляют, что «и у них война» – с Израилем[400]. Из-за этого-то великого конфликта, по словам шейха Ахмеда Ясина, и возникла нужда в ХАМАС[401]. Американцы и понятия не имеют, что «идет война», предупреждал меня Махмуд Абухалима[402]. Незадолго до первой атаки на ВТЦ, когда тот работал таксистом в Нью-Йорке, журналист ABC вспоминал, что когда-то ездил с мусульманским активистом и тот втолковывал ему, что Америка-де вскоре проиграет войну с исламом и при этом может вообще не понять, что идет война, или понять это в последний момент[403].

На протяжении веков концепция борьбы – джихада – вписывалась в исламе в самые разные теории личного спасения и политического избавления. «Жизнь – это вера и борьба», – вещал в Иране аятолла Хомейни, подразумевая, что понятие борьбы является для человеческого бытия основополагающим и приравнивается к исполнению религиозного долга[404]. Абд аль-Салам Фарадж и другие, как уже отмечалось ранее, обращались к идее джихада для призывов к использованию, коли в этом будет нужда, физической силы в борьбе против любых понятий, идеологий или политических институтов, которые якобы чужды исламу. Правда, концепция джихада не дает карт-бланш на насилие. Использование этой идеи для обоснования наступательных действий вроде терактов не раз вызывало среди мусульманских богословов ожесточенные споры. Как пишет исследователь ислама из США Брюс Лоуренс, значение этого термина меняется в зависимости от исторического контекста и учитывает не только военное и политическое, но и социальное, и экономическое измерения[405].